Тата - Валери Перрен Страница 21

24

30 октября 2010

Сегодня утром я открыла дверь, и из коридора пахнуло холодом. Во всех трех комнатах было тихо, как на кладбище в разгар зимы, отсюда ушла душа, словно смерть навечно развоплотила мою тетю, словно она никогда сюда не заглядывала. А потом вдруг вернулась – голосом на кассетах, коллекцией на гладильной доске, светом на кухне. Прежняя Колетт, моя Колетт из сапожной мастерской, которую я прекрасно помню сидящей за покрытым клеенкой столом, на котором разложены ножницы, клей, перьевая ручка, большие тетради и стопки газет.

Я смотрела на тетю – и не видела ее. Принимала ее увлечение футболом за бзик чудачки. Бездетной незамужней женщины с мужской профессией. Когда я была подростком, все женщины без детей и мужей казались мне какими-то «не такими», тем более если увлекались спортом для мальчишек. В молодости мы часто бываем отсталыми.

Сегодня вечером нас пятеро. Звенят голоса, мы жестикулируем, одуряюще пахнет одеколон Эрве, с потолка свисают голые лампочки, вино и абрикосовый сок горячат кровь и веселят души. Эрве столкнулся нос к носу с Льесом у грузовичка Жозефа, и тот взял еще одну пиццу для него, а потом позвонил Адели и пригласил ее: «Ты одна? В пижаме? Надевай пальто. Тебе какую пиццу? Встречаемся в халупе Аньес. На Фреден. Да, там, где жила тетка, ей отдали ключи. До скорого!»

Коробки разложены на кухонном столе, запах ароматного масла щекочет ноздри, дразнит аппетит, мы с Адель и Натали поедаем пиццу, как изголодавшиеся волчицы, и обсуждаем любимый сериал «Секс в большом городе». Натали больше всех нравится Саманта, Адель предпочитает Шарлотту, я обожаю всех четырех героинь, но Кэрри Брэдшоу вне конкуренции! В соседней комнате ребята рассматривают коллекцию Колетт, комментируют каждую статью, каждый матч, то и дело восклицая: «Ух ты!», «Ну надо же!», «Гениально! Рехнуться можно! Вот те на! Аньес, ты должна отдать все это в клуб!».

Расклад банальный до невозможности. Мальчики в своем углу, девочки – в своем. Синие майки игроков, любимое розовое платье Кэрри на плакатах, украшающих снаружи нью-йоркские автобусы.

– Мне больше всего нравится сцена, когда Биг женится на Наташе, а потом девочки встречаются в кафе рядом с мэрией.

– А мне – серия, где Миранда признается Стиву в любви на дне рождения Брейди.

– Я обожаю свадьбу Миранды!..

– Помню я этого игрока. Он был лучший. Неповторимый. Солировал. Я завидовал красоте Эме Шовеля, да и футболист он был классный. Кстати, живет по-прежнему в Гёньоне. Я иногда встречаю его на улице. Он женился на девушке, в которую я был влюблен в молодости, – сообщает Льес.

Услышав это признание, мы дружно поднимаем головы, забыв о пицце, и устремляемся в соседнюю комнату.

– И как же ее зовут? – интересуется Натали.

Льес улыбается.

– Да какая разница?

– Что значит какая? Раз начал, колись!

Он качает головой, опускает глаза.

– Изабель Эморин, – отвечает он без всякой охоты и явно сожалея о своей откровенности.

– Что?! У тебя были шашни с Изабель?

– Скажешь тоже! Шашни… Однажды вечером целовались в Tacot’s, вот и все. Получалось гениально. Она мне всегда нравилась, а замуж вышла за Шовеля.

– Он был старше? – продолжает допрос Натали.

– Нет, по-моему, они ровесники, Изабель ведь была на десять лет старше тебя, Льес, – говорит Адель.

– Я ему был не соперник, не тот класс.

– Забавно, я помню этого Шовеля. Как думаете, на кассетах, которые она мне оставила, о нем что-нибудь есть?

Они смотрят на меня с любопытством, потом Эрве предлагает:

– Давайте послушаем и выясним.

– По-вашему, Колетт бы не возражала?

– Сейчас спросим… – Адель достает из кармана один евро. – Орел – нет, решка – да.

Друзья смотрят на меня, ожидая одобрения.

– Валяй.

Она подбрасывает монету, переворачивает на тыльной стороне ладони.

Орел.

– Тетя не согласна.

Они не скрывают разочарования, но против случая не попрешь, и мы возвращаемся на крошечную кухню доедать и допивать.

– Не побоишься ночевать тут одна? – заботливо спрашивает Натали.

– Только не на моем суперматрасе в гостиной.

– Брось, Аньес, у тебя куча бабок, а живешь тут одна. Я бы предпочел номер в гостинице с румсервисом, – вмешивается Эрве.

– А ты откуда знаешь про бабки? – раздражается Натали.

– Оттуда, что фильмы принесли ей хороший доход, так ведь, Аньес?

– Так. Я могла бы поселиться в отеле, но решила остаться в доме Колетт. Я тут всего неделю, но уже поняла, что так и не узнала ее по-настоящему. Живя здесь, попробую наверстать. Хоть немножко.

* * *

Кассета № 20

КОЛЕТТ

Эме. Мой родной Эме.

Это первые слова. Я слышу, что она колеблется, как будто готовится к прыжку в пустоту. Колетт ни разу не упоминала при мне ни юношескую, ни просто любовь. Мой отец считал, что у сестры не было жениха. Мама тоже была не в курсе. На мой вопрос, почему так случилось, папа уклончиво ответил: «Такова жизнь».

КОЛЕТТ

Ну так вот…

Что-то падает и разбивается, она бросает в сердцах: «Вот же черт!»

КОЛЕТТ

В первый раз я увидела его перед матчем Гёньон – Луан. Для Гёньона это был домашний матч. Он сидел на скамье рядом с тренером Ново. Его фамилия была Новотарски, Казимир Новотарски, но все звали его Ново. Тебе нет дела до тренеров, а я обожала двоих. Эмиля Даниэля и Алекса Дюпона. Хорош был и Брие, но ему мешал открытый характер.

Ты видела «Удар головой», Аньес? Мы никогда не обсуждали этот фильм. Я смотрела его по телевизору. По первому каналу, в воскресенье вечером. Да, в воскресенье. А потом пересматривала много раз. Мне не надоедает. Прекрасное кино.

Я останавливаю запись. Иду на кухню порыдать. Сморкаюсь в бумажные салфетки, валяющиеся рядом с пустыми коробками из-под пиццы. Все мои друзья ушли.

Мое сердце потерялось,

Я навеки в Париже осталась.

А планы? Держаться.

А чувства? Пытаться…

Да, мама, да.

Да, мама, да.

Мама, если б ты взглянула – вот она, моя беда…[20]

Франс Галль присоединяется ко мне на кухне. Я возвращаюсь на лежащий посреди гостиной матрас, но ее голос догоняет меня.

КОЛЕТТ

Он ждет. Я впервые в жизни не смотрю матч, а наблюдаю за ним, за его движениями. Он разогревается за бровкой. Бегает, делает боковые скользящие шаги и замахи. На голове у него шапочка, и я пока не видела ни его крупных темных локонов,