Конвой - Станислав Васильевич Вторушин Страница 20

— Ну вот, скоро мы поправимся и разъедемся по своим домам. Неужели так будет, Варя, а?

— Мне ехать некуда, — ответила она, не пытаясь высвободить руку. — У меня никого нет. Родители погибли, старшую сестру немцы угнали в Германию.

Большие серые глаза Вари наполнились печалью и влажно заблестели. Она склонила голову и замолчала. Он притянул ее за руку, обнял за плечи, прижал к груди. Его лицо окунулось в ее волосы, он задохнулся от тонкого, пьянящего, ни с чем не сравнимого запаха женщины и начал целовать ее голову, лоб, глаза. Какое-то время она не сопротивлялась, потом выпрямилась на вытянутых руках и поправила халат. Ее глаза были полны слез.

— Поедем со мной, — сказал он, поглаживая ее ладонь. — Я выздоровлю, на руках тебя носить буду. Ты такая, такая... — он задыхался, не находя слов, чтобы выразить свои чувства.

— Не надо, — тихо и печально произнесла Варя. — Это минутное. Все выздоравливающие говорят так.

— Да что ты, Варя, — с жаром сказал он и, схватив ее руки, начал целовать.

Она осторожно высвободила их, вытерла платком глаза и молча вышла. Иван еще долго лежал, со страхом прислушиваясь к своему бухающему сердцу. Ему казалось, что она не поверила его словам.

Через час Варя снова зашла в палату. В нее уже возвратились выздоравливающие. Она шутила с ними, дольше всех задержалась около Вени, потом подошла к кровати Ивана.

— Если ты не поедешь со мной, — взяв ее за руку, сказал он угрожающим шепотом, — я соскочу с кровати и поцелую тебя при всех.

— Не шути так, — серьезно ответила Варя.

Он напрягся всем телом и выбросил вперед руки, пытаясь схватить Варю. Но, изогнув спину, она увернулась. Он упал на подушку и со стоном стиснул зубы. Неловкое движение разбередило раны, острая боль пронзила все тело. На лбу сразу выступила холодная испарина. Варя заметила это.

— Не надо так, — мягко произнесла она. — Я очень хочу, чтобы ты быстрее поправился, — и провела кончиками пальцев по его руке.

Ему показалось, что это прикосновение выражало гораздо больше, чем обычный жест сострадания. Он попытался улыбнуться сквозь гримасу боли, но она приложила палец к его губам и прошептала:

— Лежи и не делай глупостей.

Веня видел эту сцену и стоял около своей кровати в мрачной задумчивости.

Госпиталь пустел с каждым днем. Война закончилась, раненых не прибывало, выздоравливающие разъезжались по домам. Поднялся и Иван. Перед тем, как покинуть госпиталь, он подошел к Варе и сказал:

— Я без тебя не поеду.

— Я давно поняла это, — ответила она.

— Ну и что? — Иван напрягся, ожидая ответа.

— Я уже договорилась с начальником госпиталя. Буду тебя сопровождать. Ты слишком слабый.

Он притиснул ее к себе и поцеловал в висок. Она не сопротивлялась. Стояла, молча прижавшись к нему, и чувствовала, как радостно колотится его сердце.

До Москвы они ехали вместе с Веней. Дальше их дороги расходились. Вене нужно было в Курск, Ивану с Варей — в Сибирь. Прощаясь, Веня развязал свой вещмешок, достал оттуда маленькие, сверкающие никелем часы и протянул Варе.

— Носи на память, — сказал он и сам надел их ей на руку.

— Трофейные, — заметил Иван.

— Самый дорогой трофей везешь ты, — сказал Веня, отвернувшись.

Варя обняла Веню и поцеловала в щеку. Больше они не виделись. Поначалу обменялись двумя-тремя письмами, а потом и переписываться перестали. Забот было столько, что на письма не хватало времени. «Вот уже и Вари нет, и Венедикта, по всей вероятности, тоже, — глядя в окно, с горечью подумал Иван Спиридонович. — Остался я один».

Он вдруг вспомнил помощника губернатора, которого поначалу принял за внука Венедикта. Нет, этот Венедикт совсем не походил на того, которого знал Иван Спиридонович. Длинноволосый, и взгляд с поволокой, словно у гулящей бабы. Где он видел такой взгляд? Господи, да во всех американских фильмах, которые сейчас показывают по телевизору с утра до вечера, подумал Иван Спиридонович, и его будто обожгло кипятком. Такими взглядами смотрят представители сексуальных меньшинств, попросту говоря, педерасты. Недавно местное телевидение показывало митинг сексуальных меньшинств в областном центре. Корреспондент, ведущий репортаж с митинга, был с серьгой в ухе и смотрел таким же взглядом. Иван Спиридонович ужаснулся своему открытию. Неужели эти представители уже проникли в высшие органы власти? Что же будет с нами завтра, куда они нас приведут? В Содом и Гоморру?

Размышлениям не было конца. И они бы продолжались, но поезд, сбавляя ход, уже подходил к станции. Спускаясь с высокой ступеньки вагона, Иван Спиридонович, как всегда, чертыхнулся. Перрона на станции не было и людям приходилось прыгать, словно курам с насеста. А чтобы забраться в вагон, женщины были вынуждены задирать юбки до пояса. Оглядываясь на вагон, из которого только что удалось выбраться, Иван Спиридонович сделал несколько шагов и нос к носу столкнулся с Генкой Савельевым.

— А ты что здесь делаешь? — спросил Иван Спиридонович, обрадовавшись неожиданной встрече.

— Сестру провожаю, — ответил Генка, протянув для приветствия руку. — А вы домой?

— Куда же еще?

— Так я вас подвезу.

Иван Спиридонович радостно улыбнулся, подумав, что после стольких разочарований повезло хоть здесь. Не придется тащиться до автобусной остановки, да и деньги за билет Генке платить не надо. На свой грузовик он билеты не продает.

— В область ездили? — спросил Генка, когда они уселись в кабину его «Зила» и машина, качнувшись, тронулась с места.

— Ездил, да только без толку, — Иван Спиридонович досадливо махнул рукой и рассказал все, что с ним случилось в областной администрации. Умолчал лишь о своих догадках по поводу помощника губернатора.

— Чиновники сейчас живут сами для себя, — помолчав, заметил Генка. — Народ им не нужен. Они для нас даже слово нерусское выдумали: электорат. А если колонию откроют, городу будет хана. Придется уезжать, — Генка повернул лицо к Ивану Спиридоновичу: — Только не знаю, куда.

Иван Спиридонович промолчал. Он мучительно думал о том, что еще можно предпринять, чтобы не пустить в город зэков? Ему опять вспомнились сучьи глаза помощника губернатора и его слова о том,