Тело: у каждого своё. Земное, смертное, нагое, верное в рассказах современных писателей - Елена Николаевна Посвятовская Страница 20

ладони. Осталось совсем чуть-чуть. Подтягиваемся!

пятки. Мы уже тут. Переступаем. Есть.

василий (добравшись до третьего этажа, глядит в окно). Ух! Вот это да. Еле долез. Как будто что-то тянуло вниз. Пятки как свинцом налились. Почему-то хотелось отпустить руки. Но не отпустил. Спит. Какая же ты красивая, Дашка.

Форточка приоткрыта.

василий. Но как закинуть букет? Надо пройти по карнизу. Перебраться на балкон. Только бы не сорваться! Ох!

волосы. Летим! Прямо над пропастью! Любимый, ты здесь?

член. Ой.

пуп. Вася, не подведи!

ладони. Работаем, стараемся, всё получится.

попа. Пр-р … Хр-р! Мр-р!

Василий добирается до цели. Встаёт на балкон, осторожно опускает в форточку букет. Букет приземляется на подоконник.

василий. Спасибо, ножки, не подвели. (Обращается к рукам.) Спасибо, ребят.

левая коленка. Невероятно! Впервые в жизни он нас поблагодарил.

правая коленка. Всему своё время.

Уши тихонечко напевают.

ладони. Васенька, мы с тобой.

пятки. Да мы, в общем, тоже. Погорячились …

Вася смотрит на Дашу, потом на сад сверху. Член смущённо улыбается красоте.

попа. Гор! Лобадень! Пинь-пинь.

нос. Огуречный запах рассвета.

глаза. Зажигаются звуки. Плещется радугой утренняя земля.

уши. Небо пахнет водой. Сосны слегка охрипли. Рыхлые вздохи облаков. Лиловые ливни птичьих песен.

нос. Светло-жёлтые пушистые запахи недавно вылупившихся птенцов.

уши. Возгласы флоксов, горение лилий, свет так и тянет мысочки лучей, танцует Брамса.

волосы (колеблемые ветром). Наконец ты со мной, ветерок, как мне спокойно, мирно.

нос. Как легко и весело вы прикасаетесь ко мне. Ой, щекотно!

подмышки. Хи-хи.

руки (раскрывая объятие). Как славно, что все помирились. Пора перестать сражаться с ним и друг с другом, перейдём перевал переходного возраста вместе.

рот. Клади картошку в окрошку, а любовь …

попа. Труляля. Пык-прык. Скок.

член (чётко). Всегда готов.

ладони (дирижируя). Вместе!

все хором. Я люблю тебя. Я люблю тебя. (С расстановкой.) Я тебя люблю.

девичий голос. Это ещё что? Пиончики … Мои любимые цветы. Васька! Что ты делаешь на моём балконе?!

Занавес

Александр Архангельский

Крупный план

Ранним утром они прилетели в Архангельск – звонкий, холодный. Возле деревянного особняка Суркова записали дурацкий стендап. Смуглый ведущий с трёхдневной щетинкой, обмотанный ярко-оранжевым шарфом, долго ходил вдоль забора и зубрил невыносимый текст: мы находимся в том самом городе, который … гордится и помнит … и буквально за моей спиной … уберите этих чёртовых детей из кадра … мы находимся в том самом городе, который … Девушка-координатор, плотная, в розовой тесной футболке, подбежала с модным термосом, напоила ведущего чаем. Ведущий успокоился, размяк. И снова пошёл вдоль забора, уверенным прыгучим шагом:

– Город, который помнит и гордится …

Крикнув “Было!”, Митя наспех прописал фоны́, крупным планом взял табличку музыкальной школы, честно отработал скучное задание. Технику сгрузили в праворульку, неизвестно как попавшую на севера́, и поехали “на историческую родину великого учёного, поэта, патриота Ломоносова, восторг внезапный ум пленил, ведёт на верх горы высокой”.

Приличная дорога быстро кончилась. Подкидывало на ухабах; комары плотоядно зудели; девушка-координатор пшикала пульверизатором: машина пропахла лавандой и хвоей, дышать было нечем, но комары не собирались умирать. Крупный неухоженный видеоинженер, от которого разило перегаром (накануне он работал в подмосковной Жуковке, на презентации каких-то крымских коньяков), спрятался в похмельный сон; водитель слушал вечных “Тату”, нас не догонят, нас не догонят, нас не догоня-а-а-ат. А Митя мрачно смотрел на дорогу.

Тут было нечего снимать! Кусты-недомерки, куцые берёзки, плоская усталая земля. Идеально для артхаусного фильма, никуда не годится для дока. Дёрнуло их заявиться в июне, когда всё бестелесное, неразличимое, как буддийское молитвенное пение … Знал бы, отказался наотрез. Он вообще попал сюда случайно: заскочил на студию за гонораром и в бухгалтерии наткнулся на Сладкова, у которого свалился с гриппом оператор.

– Митька! Ты мне должен за Колумбию с Венесуэлой! – завопил Сладков. – Мог отправить Иванову, а выбрал тебя.

– И?

– Ты пока не семейный.

– И?

– Съёмок мы тебе не ставили, как знали.

– И?

– Завтра вылет в семь. В пять встречаетесь у входа в Шарик, не проспи.

Митя не стал отбиваться; его всегда охотней брали за границу, где он только ни был, от Австралии до Болливуда, а хотелось взглянуть на глубинку, за пределом больших городов. Тем более Сладков пообещал удвоить цену. И вот – низкорослая рябь, тусклое неразличимое пространство, что тут можно дать на крупняках?

Как положено, на полпути их праворулька дёрнулась и замерла.

Водитель, сладостно проматерившись, залёг под капот. Справился часа за полтора. Но местные предупреждали: после восьми приезжать бесполезно, все разъедутся по деревням, некому будет селить; не успеете – являйтесь с утра. Пришлось заселяться на трассе. В придорожном отеле обнаружился один свободный номер; девушке-координатору досталась старая пружинная кровать с полосатым матрацем тюремного вида, мужикам принесли раскладушки.

Водитель вытащил из чёрного клеёнчатого рюкзака просторный бутерброд, завёрнутый в отмокшую газетку, сел за широкий подоконник, поужинал, запил кипячёной водой из титана. После чего старомодным движением, поворачивая в воздухе будильник, завёл советский механизм. (Митя даже облизнулся, вот бы в кадр.) Натянул повязку на глаза и замотался в серую невысохшую простыню. Комары плотоядно зудели, только водитель не слышал. Он спал.

Остальные спустились на первый этаж в кафе. Длинные сосновые столы, толстые расшатанные стулья, лакированная жёлтая вагонка; всё проморено густой олифой, из каждой свободной розетки торчит фумигатор. В простенках – застеклённые картинки из журналов, порнографическая радость дальнобойщика: силиконовые девушки на корточках, парни с перекрученными жилами. И советская латунная чеканка: по краям виноград, в центре витязь в тигровой шкуре, царица Тамара и горная речка.

Они заказали шашлык и дешёвое пиво в двухлитровой пластмассовой бутылке, которую они именовали “сися”. Предпочли бы, конечно, вина, но ведущий повертел единственную здешнюю бутылку и сказал актёрским голосом:

– “По-ме-роль”. Хорошее вино, достойное. Второго года. Это славно. Сла-авно. Но ведь скисло всё давно уже, я прав?

– Вы лучше водочки возьмите, – предложила гладкая барменша, беззастенчиво глядя в глаза покупателю.

– Водочки. Но вот вопрос: а как тут с кладбищем? Недалеко? Приедут сразу?

– Ну, они же пьют. И живы.

За соседним столом отдыхали водилы: шашлык, промасленные чебуреки, двухлитровая коробка сока, украинская горилка на бруньках. Все рослые, светловолосые: порода. Пили мрачно, тяжело, не чокаясь, словно отрабатывали долг. Настроение за их столом царило мирное; они уже растратили запас веселья, но застряли в стадии последнего покоя, когда слова не складываются в