Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс Страница 2

Марина от смеха прямо-таки согнулась пополам. Однако нельзя же так, надо же было хоть что-нибудь ответить! И Марина, собравшись с силами, больно, изо всей мочи ущипнув себя за руку, чтобы не смеяться, с трудом выговорила:

– Колечки! Колечки, понимаете?

– Какие колечки? – не разобрал он поначалу. Но, сообразив наконец, в чем дело, слегка смутился.

– Привычка у меня такая. А что, в самом деле очень смешно выходит? – неожиданно забеспокоился он.

– Да нет же! Просто у меня настроение сегодня такое дурацкое. – Марина как-то сразу угасла. Ей снова вспомнилось утро в аэропорту, долгая одинокая дорога домой.

– Эй, девушка! – шутливо окликнул он ее. – Что-то вы погрустнели. Не сотворить ли вам еще пару колечек?

– Пожалуйста! – с неожиданным жаром отозвалась Марина. – Только, если можно, давайте уж сразу целую сотню, а то два колечка – они, знаете ли, слишком быстро растают!

– Ну что ж, сотню так сотню, мне не жалко. А у вас хватит времени на сто колечек? Ведь на это, поди, весь вечер уйдет.

– Времени у меня сколько угодно, – храбро солгала Марина. Мама ждала ее самое позднее через полчаса. Но в конце концов, не она ли всегда говорит, что Марине пора наконец повзрослеть? Правда, было тут и еще одно, немаловажное когда-то обстоятельство: Марина прекрасно знала, что Аня бы ее поведение не одобрила. Но какая, собственно, разница? Все равно Аня теперь далеко.

– Если вы не возражаете, – говорил тем временем Валерьян, – мы могли бы поехать ко мне домой.

– Не возражаю, – важно ответила Марина. Но не выдержала и снова прыснула.

2

Ехать оказалось довольно долго. Марина прикинула, что от ее дома это прямо противоположный конец Москвы.

Валерьян жил на пятом этаже маленькой пятиэтажной хрущевки. Пока по лестнице заберешься – запыхаешься! В какой-то момент Марину стало ужасно волновать, что от таких физических усилий у нее теперь наверняка заблестит нос. Но эта мысль, едва возникнув, тут же исчезла, сметенная вихрем совсем других переживаний. Ведь она в первый раз в жизни идет вот так в гости к незнакомому человеку!

Небольшая двухкомнатная квартира, в которой оказалась Марина, поразила ее неухоженностью и явным неуютом. Клочья обоев свисали со стен, потолки были грязно-серые, все в потеках и пятнах, паркетный пол под ногами рассыпался на отдельные паркетины.

– Послушайте! – не выдержала она наконец. – Вы что, один тут живете?

– С бабушкой, – отозвался поэт, который, в три погибели согнувшись, безуспешно пытался нашарить для Марины тапочки. – А, да ладно! – махнул он рукой. – Так проходите. Все равно тут полы бог знает сколько не мыли.

«Да тут и от полов-то скоро ничего не останется», – мысленно добавила Марина, совершенно потрясенная всем увиденным, но вслух ничего не сказала. А она-то думала, что поэты творят в исключительно уютной, эстетически облагороженной обстановке! Впрочем, может, он здесь только живет, а творит где-нибудь в другом месте? На бульвар, например, выходит? Какой тут бульвар должен быть рядом? Кажется, Симферопольский? Марина бывала однажды в этих краях, когда двоюродный брат, прежде ни разу не виденный, приезжал в гости из Америки. Он тогда останавливался где-то поблизости, у других каких-то родственников.

Из кухни выглянула старушка в засаленном халате и неопределенного цвета шлепанцах на босу ногу.

– Валечка пришел! – обрадованно гаркнула она, да так громко, что Марина невольно прикрыла руками уши. – А я уж знаю, у меня уж чаек вскипячен! – радостно громыхала старушка.

– Бабуль, потише, – поморщился Валерьян.

– Как чувствую-то себя? Да получше уже, получше. С утра сердце вроде бы кололо, так я валидолу под язык положила, и с тех пор как огурчик!

– Зелененький… – обреченно прошептал Валерьян и махнул Марине рукой, увлекая ее за собой дальше по коридору. Марина быстро прошла за ним следом, причем у нее сложилось полное впечатление, что эта старушка ее даже не заметила. Что она, к тому же слепая, что ли?

– Внучек, а что ж чаек-то? – прогрохотало им вслед.

– Бабуль, я в комнате у себя попью! – дико проорал Валерьян, и старушка, по-видимому расслышав, затихла.

После прихожей комната Валерьяна производила впечатление некоего оазиса. Широкая тахта была накрыта пыльным зеленоватым покрывалом, письменный стол у окна весь завален книгами и конспектами в засаленных, без обложек, тетрадках. На столе стояла лампа с прозрачным зеленым абажуром, не выключенная, похоже, еще со вчера. В дверном проеме виднелась потемневшая от времени круглая деревяшка турника. На стенах было множество книжных полок. Над тахтой висела картина, написанная яркой киноварью: странного вида кирпичный дом, пламенеющий в зареве заката, какой-то на удивление непропорциональный дом, правое крыло заметно меньше и ниже левого, под косыми окнами – заросли высокой, почти до середины стекол, острой рыжей травы, на коньке крыши не то флюгер, не то живой журавль, весь тоже какой-то изломанный.

Самыми уютными в Валерьяновой комнате были оконные рамы и подоконник. Выкрашенные темно-коричневой масляной краской, они издалека казались некрашеным деревом.

Люстра, вспыхнувшая под потолком, представляла собой старомодную плоскую тарелку, белую, в крупную серую сеточку. Сквозь сеточку проглядывали неопределенных очертаний красные цветы – не то розы, не то гвоздики. С люстры свисал одинокий пыльный пластмассовый самолетик.

Обои в комнате были выгоревшие, когда-то, наверное, коричневые, в едва заметный серо-желтый цветочек.

– Присаживайтесь на тахту, чувствуйте себя как дома, а я пока за чаем сбегаю, ладушки? – суетился Валерьян.

– Может, вам чем-нибудь помочь?

– Ну что вы, что вы, я сам! – Валерьян даже, кажется, слегка испугался. – Да я быстро!

И он стремглав выскочил за дверь. Впечатление было, что он смущен не меньше самой Марины, но изо всех сил старается этого не показывать.

– Ну вот, – сказал Валерьян, появляясь минут через десять с пластиковым подносом, на котором стояли две большие, в прошлом белые фарфоровые кружки, маленький чайник для заварки с отбитой ручкой и круглая деревянная сахарница. Чуть в сторонке лежала початая коробка шоколадных конфет-ассорти.

– Угощайтесь! И давайте, может быть, наконец познакомимся, а то как меня зовут, вы, наверное, знаете, а вот как вас?..

– Меня зовут Марина, – сказала Марина и храбро пригубила чай. Изнутри чашка оказалась совершенно бурой.

– Марина, а можно на «ты»? А то как-то неудобно.

– Конечно, пожалуйста! – Марина даже рассмеялась. Ей вообще это казалось странным и непривычным. И как это могло кому-то прийти в голову ее, Марину, на «вы» называть?

Некоторое время они молча пили чай, уткнувшись каждый в свою чашку и ощущая некую взаимную неловкость. Потом Марина набралась храбрости и задала-таки вопрос, мучивший ее с тех самых