Книга Гусыни - Июнь Ли Страница 18

«Ma chère[4] Фабьенна, в Париже лучше, чем в Сен-Реми. Когда мы вырастем, нужно переехать сюда вместе».

Потом я написала о встрече с прессой, о том, как мне подарили новую одежду и свозили посмотреть достопримечательности. Я описала гостиничный номер, золотистые обои с цветами и птицами, плотные занавески из более изысканной ткани, чем лучшая, которую мы когда-либо видели, высокую кровать, такую мягкую, что, если бы Фабьенна была со мной, мы бы прыгали на ней, как на облаке. В ванной были вещи, предназначения которых я не знала. Мне хотелось нарисовать их для нее, но в рисовании я была не так сильна, как в чистописании.

Из окна я видела кафе на другой стороне улицы, посетители начали занимать столики на тротуаре. Мимо кафе прошла пара, и женщина обернулась, чтобы посмотреть на свое отражение в витрине. Возможно, они собирались в кино или в театр, как описывал нам месье Дево.

Я нащупала в кармане заколки в виде стрекоз. Хотела положить одну в конверт с письмом, но передумала.

Завтра утром я отдам письмо портье, чтобы тот его отправил. Я задавалась вопросом, сколько времени нужно, чтобы оно дошло до Сен-Реми. Что, если я доберусь домой раньше письма? В любом случае это будет первое письмо в моей жизни, которое я отправлю, и я была уверена, что оно также станет первым, которое в своей жизни получит Фабьенна.

Тут мне пришло в голову, что месье Дево увидит письмо раньше Фабьенны. Не откроет ли он его первым и не прочтет ли? При мысли о том, что он возьмет тонкий конверт своими руками с волосатыми костяшками и пальцами в коричневых и черных пятнах от сигарет и чернил, меня затошнило. Раньше я его терпела. Он и правда помог нам написать и опубликовать книгу. Он даже сказал нам с Фабьенной, что мы получим немного денег. Он предложил нам разделить деньги поровну между собой. «А как насчет вас?» – с подозрением спросила Фабьенна, и он ответил, что не возьмет наших денег. Я бы с радостью отдала все деньги Фабьенне, но месье Дево сказал, что я должна принести половину домой родителям, чтобы они не увидели в этом ничего необычного. «А тебе, – обратился он к Фабьенне, – я могу дать кое-какие советы по поводу денег».

«Кому нужны советы, как тратить деньги?» – спросила Фабьенна.

«Если ты хочешь потратить их с умом», – уточнил месье Дево.

«На какие-нибудь книжки со стихами или о философии, чтобы я могла стать такой же культурной, как вы?» – снова спросила Фабьенна.

Месье Дево промолчал. Он был жалким человеком, но по-своему заботился о нашем будущем – хотя тогда я этого не понимала. Как мы с Фабьенной могли быть справедливы к нему, когда были юны? Как мы могли быть справедливы к кому-либо, кроме самих себя?

Я положила письмо в сумку. Отдам его Фабьенне, когда вернусь домой. Она, конечно, назовет меня бестолочью, ведь письма нужно отправлять по почте.

♦

У месье Базена, фотографа, была забавная особенность наклонять голову вправо, когда он смотрел на меня, и вскоре я начала наклонять голову влево, так что наши головы склонялись в одном направлении. «Нет, – велел он, – не двигай головой». Перед каждым снимком он подходил и менял положение моих рук и плеч, а иногда поворачивал мое лицо, прикасаясь ко мне так легко, что можно было подумать, будто он поправляет крылья бабочки. «Выводку трехдневных поросят не составило бы труда его затоптать», – подумала я.

– Нет, не смейся, – сказал он. – Улыбнись.

Голос у него был такой же мягкий, как и кончики пальцев. Прижимал ли он когда-нибудь жену к стене, надирал ли уши ребенку? Я забеспокоилась по поводу его визита в Сен-Реми. Мужчины в нашей деревне были сделаны из более грубого материала. Женщины тоже. Дети, если не умирали в малолетстве, быстро превращались в скотов. Я задумалась, нельзя ли как-нибудь отговорить месье Базена от этого визита.

Я была в своем новом наряде и держалась так скованно, что походила на картонную фигуру. Заколки в виде стрекоз, вопреки моему желанию, прикрепили к моим волосам. Мадемуазель Бовера приколола их асимметрично, что не понравилось мне еще больше, но, вероятно, у нее были на то свои причины. В Париже у каждого были причины что-то со мной делать. Я подумала, что Фабьенна и месье Дево должны быть довольны: я не сопротивлялась. И я начала понимать Фабьенну: она ни за что не стала бы мириться со всеми этими указаниями и действиями людей из чуждого нам мира.

Фотосессия началась в кабинете месье Шастена. Помощник месье Базена постепенно добавлял реквизит. Сначала меня усадили за пишущую машинку, и мадемуазель Бовера подложила на стул подушку, чтобы я оказалась на нужной высоте. «Напечатайте что-нибудь», – велел месье Базен. Я не знала, что делать: никогда раньше не видела пишущих машинок. «Все равно, напечатайте что-нибудь», – подбодрил меня месье Базен, и я водила пальцем по клавиатуре, пока не нашла букву «ф» и не нажала ее. Длинный металлический рычажок приподнялся, но на бумаге так ничего и не появилось. «Посильнее», – сказала мадемуазель Бовера и подошла, чтобы показать мне, как нажимать на клавиши, и на странице в мгновение ока возникло название моей – нашей – книги. Я сделала, как она мне показала. Вскоре на бумаге появилась строка из букв «ф».

Потом мне вручили телефон и велели сделать вид, будто я разговариваю, и я позабавила всех, приложив микрофон к уху, а динамик – к подбородку. За письменным столом месье Шастена до самого потолка высились полки с книгами. Месье Базен велел мне смотреть на книги, взять одну, а затем поставить на место, взять другую и полистать ее.

Я бы солгала, если бы сказала, что страдала. По правде говоря, я была в восторге от того, что трогаю вещи, к которым – я была уверена – таким, как я, не разрешалось прикасаться: настольную лампу с зеленым абажуром, ножик с резной рукояткой в виде совы (у совы даже были два стеклянных глаза), табурет в виде гигантской книги.

В еще больший восторг меня приводило осознание того, что все смотрят на меня с восхищением.

– Мадемуазель – прирожденная модель, – сказал месье Базен.

– У мадемуазель для нас много сюрпризов, – заметил месье Шастен.

После этого мы вышли на улицу, и месье Базен сфотографировал, как я иду по узкому переулку, рассматриваю витрину, стою в дверях магазина канцелярских принадлежностей, а позже – сравниваю два