Нора - Хироко Оямада Страница 18

правда брат Мунэаки?» — спросила я и сама не узнала свой голос. «Конечно, я его брат. Я даже понимаю, почему ты спрашиваешь. Но ты ведь тоже понимаешь, что это — бессмысленный вопрос. Если бы ты мне не поверила, если бы заподозрила с самого начала, давно уже была бы далеко отсюда и звонила бы в полицию. Это срабатывает как бы на уровне чувств, а не зрения, мы ведь с Мунэаки совсем непохожи. Да и на родителей я не очень похож. Хотя отца, наверное, ты практически никогда не видишь. Он всегда ужасно занят. Надеюсь, он жив-здоров, хотя, кажется, я уже довольно давно не видел его машину. Не помню, когда он ее менял, но последний раз это была „мазда“, такой серебристый седан. Отец вообще ездит только на „мазде“. Всегда на ней ездил. Помню марку машины, на которой я еще успел покататься, потом-то меня уже никто не возил. „Мазда-Фамилия“. Уверен, их уже давно не выпускают… Отец всегда уезжал ранним утром, а возвращался поздним вечером. Это натурально болезнь. Даже в выходные его не было — то гольф, то рыбалка. Иначе ему не расслабиться. Когда мы были детьми, в выходные он вез нас на природу с ночевкой или устраивал барбекю… Мы с отцом, видишь ли, непохожи не только внешне, но и по характеру. Полная противоположность друг другу. Но я похож на дедушку, не находишь? Мне всегда все это говорили — можно сказать, с младенчества. И бабуля так говорила. Я готов поспорить, что через десять лет буду абсолютно лысым. И это будет лучшим доказательством!» Я слушала его и думала, что он странный, но, кажется, безвредный. Возможно, я так решила из-за его улыбки, которая и правда была похожа на дедушкину — особенно длинные, расширявшиеся книзу зубы. И его широкий лоб тоже напоминал дедушкин. Несмотря на то что дедушка все время носил соломенную шляпу, я заметила, что форма головы у них чем-то похожа.

Человек, утверждавший, что он брат моего мужа, облизнул нижнюю губу. Потом верхнюю. А потом с усилием вытащил свою руку из отверстия в стенке. Я услышала тихий голос и увидела на пару мгновений мелькнувшую с той стороны стенки маленькую красную ладошку. Я испугалась. Увидев мой испуг, мужчина поднялся с корточек и с улыбкой взглянул на меня: «Не бойся, мы просто играем — я и соседский пупс… Нет, не пупс, — мне нельзя его так называть, он мне голову оторвет. Этот мой товарищ, очень гордый юноша. Но сейчас, я считаю, самое время закруглиться. Дикая жара. Вот посмотри…» Он показал мне свои ладони. Одна — та, которую он до этого держал в отверстии стены, — была ярко-красной; вторая — неестественно бледной. У этого человека явно какие-то нарушения теплообмена. Как и у моего мужа… Впрочем, муж тоже постоянно жалуется на жару. Иногда по утрам он бывает таким холодным, что я начинаю опасаться, не умер ли он. Может быть, это у них генетическое, если они братья? Я попыталась разглядеть ребенка по ту сторону стенки, но никого не увидела. Наверное, мальчик убежал. Или спрятался — я чувствовала теплую ауру присутствия маленького существа. Мужчина пожал плечами: «Парень целыми днями совсем один, бедняга. Мамашка у него уже в возрасте, а папашка вечно на работе. С садиком что-то не срослось, родителям пришлось его оттуда забрать. Прямо беда. Хоть бери пацана на попечение». С соседского участка не доносилось ни звука. В доме тоже было тихо. Ярко-желтые пятна на траве оказались детскими резиновыми сапогами. «Ну ладно». Мужчина повернул ладони тыльной стороной вверх и внимательно рассмотрел ногти, а потом вытер руки о бока.

«Теперь расскажи мне о себе. Как тебя зовут? Как тебе здесь живется?» — «Простите, а вы тут не видели такого черного… мм… зверя?» — спросила я. «Вот этого, что ли? — Он указал на круглое отверстие в земле, накрытое сверху железной решеткой. — Там сидит, внутри». — «Внутри? — Я вытянула шею, чтобы рассмотреть получше. Но ничего не было видно, кроме каких-то продолговатых белых штук, тускло поблескивающих в темноте. — Там что-то белое…» — «Это его клыки. Очень эффектные, так симпатично изгибаются! Но вообще-то, они довольно острые. По сути, это его оружие». — «Клыки?!» У этого зверя что, еще и клыки? Вроде бы никаких клыков я не видела, а может, и видела. Я уже ни в чем не была уверена. «Вы, случайно, не знаете, как это животное называется?» Мужчина снова пожал плечами: «Без понятия». У него были костлявые плечи, и сорочка сидела на нем мешковато. «Но я знаю про него все остальное. Если хочешь спросить, какие у него повадки, какой характер, спрашивай, я отвечу на все твои вопросы. Разумеется, основываясь на собственных наблюдениях». — «Вы за ним наблюдаете?» Мужчина ухмыльнулся: «Эта яма, в которой он сидит, — наш старый колодец. Дом построили, можно сказать, прямо на воде. Потом дно колодца залили бетоном, давно уже — воды там больше нет… Но он любит там сидеть, на дне, ведь эта яма напоминает норы, которые он сам роет. Здесь он спит. Забивается на самое дно и спит. Он приходит не каждую ночь, но несколько раз в неделю. Когда я вижу, что он в колодце, кладу сверху крышку. — Он пихнул решетку ногой. Ползущая по одной из перекладин сколопендра дернулась в панике и соскользнула вниз. — По идее, он в ловушке. Потому что, чтобы поднять крышку, надо поддеть пальцами вот здесь и потянуть. Но зверюга оказался умным. Он отодвигает крышку с помощью клыков… Ты можешь спросить, зачем вообще тогда класть сверху крышку, если ему это совсем не мешает. На этот вопрос у меня нет ответа. Может быть, я просто в душе надеюсь, что он в какой-то момент перестанет сбегать и останется здесь. Он, конечно, и сам умеет рыть норы, но у животных так бывает: если им попадается уже готовая яма, они предпочитают селиться в ней». Я не отрываясь смотрела на белые штуки внизу, под решеткой, но они не двигались. Вообще-то, это не было похоже ни на клыки, как, впрочем, ни на какую-то другую часть звериного тела. По крайней мере, на часть тела зверя, которого я видела в тот день. Но что бы это ни было, при взгляде вниз меня охватывало чувство, что зверь находится там уже довольно долгое время. Солнечный свет не доходил до дна. Я попыталась разглядеть глаза зверя — не вышло. А скоро уже и клыки растворились в темноте.