Все хорошо - Мона Авад Страница 18

в кабинете, лежу на полу в привычной позе: лодыжки – на сиденье кресла, ступни свешиваются с краю. Но сегодня она мне совсем не помогает. От нее только хуже. Я разглядываю обратную сторону столешницы – щербатая фанера, в углу затаился паук. В обычное время я бы заорала, увидев его. Но сегодня просто смотрю в то место, где, по моим понятиям, должны располагаться его восемь глаз, и мне кажется, что они взирают на меня с поразительным состраданием.

«Миранда, мне так жаль, что вам тяжко приходится. Миранда, чем я могу вам помочь?»

Занятие по сценарному мастерству я сегодня вела, опираясь о стол. И понятия не имею, о чем говорила все семьдесят пять минут. Кажется, несла что-то о ведьмах. И о шекспировских временах. Может, объясняла студентам, что такое великая цепь бытия? Ну да не важно, в любом случае, они что-то записывали. По крайней мере, некоторые из них. А остальные просто пялились на меня или переглядывались.

«На чем я остановилась?» – спрашивала я у кружащей в воздухе пыли.

«На чем я остановилась?» – вопрошала я висящие у них над головами часы.

Кажется, в какой-то момент я нарисовала на доске спираль. Она все раскручивалась, раскручивалась и, в конце концов, совсем отбилась от рук. Помогите. «Пример вам в помощь», – сказала я им.

Моя спина и нога все еще вопят от боли после того, что накануне с ними сотворил Марк. Я сразу поняла, что мне стало хуже – еще когда ковыляла прочь от «Спинального отделения» и ехала домой в своей клоунской машине. Это была не та привычная боль, что мучила меня каждый раз, когда я выходила от Марка или любого другого лекаря, твердя себе: «Со временем она утихнет». Просто приложи на ночь лед, проглоти обезболивающее и запей его парой бокалов вина. Нет, это было что-то новое. Что-то реальное. Казалось, вся поясница у меня в крови. Бедренные кости выскочили из суставов. Таз как будто вывернут наизнанку. Спинной мозг давит на кожу спины и, кажется, вот-вот выскочит наружу. А левый тазобедренный сустав неприлично раздулся под платьем. Всю дорогу до дома я глотала таблетки. А когда вылезла из машины, обе мои ноги взбунтовались и отказались меня нести. Правая при этом совершенно не разгибалась, колено висело почти над землей. Ей-богу, я слышала, как она рычала на меня, будто злая собака.

Комендантша Шейла сидела на ступеньках в накинутой поверх пижамы парке и, покуривая, смотрела, как я хромаю к крыльцу. Она живет в соседней от меня квартире, одна, если не считать кошки-подобрашки. Каждый раз, когда я вижу ее, она либо пьяна, либо под кайфом, впрочем, я и сама-то не лучше. Вот и вчера я по дороге домой проглотила столько колес, что мне мерещилось, будто с неба на нее опускаются искорки света и пляшут вокруг ее головы.

«Миранда, у тебя все нормально?»

«Нет, – хотелось ответить мне. – Мне страшно. Я в панике. Я совершенно разбита. Мне грустно. И чудовищно одиноко. А еще мне нужно в травмпункт. Проводи меня, пожалуйста».

Но вместо этого я сказала: «Да-да, все хорошо. А у тебя?»

«Ты вроде как сильно хромаешь. Точно все в норме?»

«Да-да, спасибо».

Однако вечером она наверняка слышала через стенку, как я рыдаю у себя в квартире.

«Рыбка моя золотая, я совсем измучилась», – захлебываясь, шептала я Полу в телефонную трубку. Это прозвище я дала ему давным-давно – за золотисто-рыжую шевелюру. Я позвонила ему после того, как осушила второй бокал шардоне. Хотя и клялась себе, что перестану так делать. Пол все равно больше не желает со мной разговаривать. «Миранда, я начал новую жизнь». Сколько раз он мне это говорил? «Миранда, ты сама меня бросила, помнишь? Это ведь ты ушла, а не я». Ненавижу, когда Пол мне об этом напоминает. Может, это и правда, но не вся правда. Играй мы с ним в пьесе, зрители, конечно, считали бы подтекст. И сказали себе: «Он оттолкнул ее своей холодностью. Его измучили ее мучения». А потом зарыдали от жалости ко мне.

«Миранда, – сказал Пол. – Будь добра, говори погромче. Я ничего не понимаю».

«Я говорю, что совсем измучилась. Они меня измучили».

Потом я плакала в потрескивающую в трубке тишину.

«Они – это кто?» – наконец спросил Пол.

«Мои реабилитологи».

«А. Мы опять твое колено обсуждаем?» – раздраженно буркнул он.

И на мгновение мою тоску вытеснила злость. Колено?

«Не колено, Пол. А бедро и спину. Ты что, не помнишь, что мне делали операцию на бедре?»

«Миранда, я…»

«А во время восстановительного периода я повредила спину. И теперь у меня ноги…»

«Слушай, мне просто сложно держать все это в голове», – вздохнул он.

«Понятно, – отозвалась я. – Конечно. Это нелегко».

Молчание.

«Ты там?» – спросила я.

«Да-да, я с тобой».

«Никогда ты по-настоящему не был со мной!» – подумала я. Наверное, это было несправедливо. Пол и в самом деле оставался рядом, старался во всем меня поддерживать, по крайней мере, в первое время. Учил со мной текст в нашей гостиной. Терпеливо сидел на голубом диване и смотрел, как я репетирую. Он даже первым прочитывал критические отзывы на мои спектакли, чтобы я, в случае чего, не расстроилась. И если постановку в статье ругали, всегда говорил: «Да пошел этот урод на хрен! Ты там всех затмила».

Тем самым он словно воскрешал мою мать. Та всегда твердила мне то же самое спьяну. Впервые я это услышала, когда во втором классе, исполняя роль Папы-медведя в школьной постановке «Златовласки», забыла текст, и все надо мной смеялись. «Пусть эти идиоты катятся на хрен, – с трудом ворочая языком, выговорила она, обнаружив меня рыдающей за кулисами. А потом, обняв меня за трясущиеся плечи и дохнув в лицо шардоне, добавила: – Ты еще всех их затмишь, слышишь?»

Но Пол говорил мне то же самое трезвым, с ясными глазами, в которых плескались тепло и вера в меня. Кажется, в те моменты он нисколько не сомневался, что именно это мне суждено судьбой.

«Ну и повезло тебе, охренеть», – твердили мои коллеги-актеры, заметив, что Пол снова сидит в зрительном зале, снова с цветами в руках и выражением чистейшего восторга на лице. «Ты сегодня всех затмила, Принцесса». Да, тогда он звал меня Принцессой. Может, поддразнивал за то лето, когда я подрабатывала во Флориде Белоснежкой. А может, это прозвище родилось, когда мы проводили медовый месяц в горах и я пожаловалась, что матрас у нас в номере слишком жесткий. «Прямо Принцесса на горошине», –