Летние истории - Миэко Каваками Страница 16

Как-то в детстве я в него залезла. Им можно управлять изнутри — если бросить туда монетку, он пищит и начинает двигаться. Там, где глаза, у него на самом деле окошки, поэтому изнутри мне было видно маму. Но снаружи они непрозрачные, просто черные, так что она меня видеть не могла. Это было так необычно. Мама видит перед собой Робокона. Для нее это только Робокон, и все. А на самом деле там, внутри, сижу я. Потом я вылезла, но это странное чувство оставалось до конца дня.

Мои руки двигаются. И ноги тоже. Я не понимаю, как ими двигать, но как-то ведь это получается. Это тоже странно. Как будто меня непонятной силой забросило внутрь моего тела, я еще не успела понять, где я, а это самое тело вокруг меня уже начинает изменяться — так быстро, что я не успеваю за ним уследить. Я бы хотела вообще этого не замечать. Но тело все меняется и меняется. Откуда-то во мне появилась темнота, тяжелая темнота, она наполняет мои глаза, и я не хочу их открывать, не хочу ничего видеть. На них словно что-то давит. Я боюсь, что однажды не смогу их открыть.

Мидорико

4. Китайские ресторанчики и люди, которых там можно встретить

— Ничего себе, сколько тут всего в меню! — Глаза Макико от изумления сделались в два раза больше. — Я и это, и это, и вот это еще хочу попробовать! — радостно продолжила она. — Но тут же только один повар, вон тот дядечка, и официантка только одна… — Макико показала рукой на женщину в белом форменном костюме, которая проворно сновала между столиками.

— Да, их тут всего двое. Но не переживай, они проворные!

— А, точно, бывают же места, где меню просто бесконечное, но тебе сразу же приносят все, что захочешь! — Макико оживилась еще больше. — Я видела такое по телику! Там можно заказать, например, рагу из баранины, окономияки и суши, и все моментально подадут! Интересно, как им это удается? Наверное, вся кухня завалена полуфабрикатами…

Прочитав списки фирменных блюд и новинок, которые висели на стене, мы внимательно изучили полное меню, лежавшее на нашем столике. В итоге мы с Макико взяли себе по пиву, а из еды заказали несколько разных блюд из кальмаров, лапшу в белом бульоне, тарелку толстеньких жареных пельменей гёдза, еще паровые пирожки со свининой, на которые указала Мидорико, и кудрявую лапшу из тофу. Все это мы собирались разделить на троих, чтобы все перепробовать.

Дорога от дома до ресторанчика заняла минут десять. Находившийся на первом этаже здания постройки 70-х, он хоть и выглядел как забегаловка, но был популярен благодаря и кухне, и фантастически низким ценам. Вот и в этот вечер посетителей хватало: кроме нас троих в зале были родители с младенцем и бойким мальчуганом лет четырех-пяти, молчаливая пара средних лет и несколько мужчин в рабочей спецодежде, жадно и шумно поглощающих лапшу. У входа стоял допотопный кассовый аппарат и броская, красная с золотым ширма. На стене красовалась картина тушью: поверх монохромного пейзажа — изящно начертанное китайское стихотворение. При ближайшем рассмотрении было видно, что это распечатка на принтере. Рядом старый, выгоревший до голубизны рекламный постер, на котором юная модель со стрижкой, давно вышедшей из моды, лежала на песчаном пляже, изящно изогнувшись и держа в руке кружку, доверху наполненную пивом. На полу лоснились жирные пятна.

Едва официантка проводила нас к столику, Мидорико достала из сумочки блокнотик, но, поколебавшись, убрала его обратно и отхлебнула воды из пластикового стакана. Над головами рабочих, увлеченно заглатывающих рамэн, висела деревянная полка, засаленная и потемневшая от времени, с маленьким черным телевизором, как минимум ее ровесником. По телевизору шло развлекательное ток-шоу, из тех, что обычно крутят в таких заведениях. Все так же не размыкая губ, Мидорико уткнулась взглядом в экран и со скучающим видом уставилась на смеющихся знаменитостей. На стол со звоном поставили две кружки с пивом. Мы с Макико чокнулись и сделали по глотку.

— Ты точно не хочешь ничего попить? — уточнила я на всякий случай у Мидорико, но девочка только едва кивнула в ответ, не отрывая взгляд от телевизора.

С наших мест хорошо было видно кухню позади барной стойки. По кухне сновал хозяин ресторанчика, как обычно, в замызганном белом поварском костюме. От раскаленного вока поднимался дым, и было слышно, как в масле скворчат кусочки овощей. С другой конфорки доносилось резкое шипение — это стремительно испарялась вода со сковороды с пельменями. Розетки на кухонной стене покрывал внушительный слой застарелого жира; дуршлаг, которым хозяин зачерпывал овощи из пакета, был черным от грязи и в трещинах; а определить первоначальный цвет крана, из которого тонкой струйкой в огромную кастрюлю текла вода, не представлялось возможным. Как-то я привела сюда коллегу, парня года на три моложе меня. Он предложил заскочить куда-нибудь перекусить, я сказала, что часто ем в этом ресторанчике, и ему стало любопытно. Но к еде он даже не притронулся. А потом объяснил, что от такой антисанитарии у него начисто пропал аппетит. Дескать, повар жарил нашу лапшу в кастрюле, которую прямо перед этим вытер грязной тряпкой, и все такое… Кажется, я тогда смогла выдавить только «понятно» и замолчала.

— А, кстати… ты слышала, что Кю-тян умер?

— Кю-тян? — встрепенулась я, поднимая взгляд на Макико, и в этот момент официантка водрузила на наш столик большое блюдо с жареными пельменями.

— Что за Кю-тян? — переспросила я еще раз.

— Ну, тот самый Кю-тян… — ответила Макико, отпив большой глоток пива. — Который прыгал под машины. И играл в барах.

— Ого! — воскликнула я так громко, что сама испугалась. — Ты хочешь сказать, все это время он был жив?

— Ну да. Он довольно долго прожил, умер совсем недавно.

В Сёбаси Кю-тяна знали все, кто имел хоть какое-нибудь отношение к местным барам и ресторанам.

В основном он ходил по этим заведениям с гитарой и за чаевые играл там народные песни, давая возможность посетителям, которым приелось караоке, попеть под живую музыку. А другой его специальностью было вымогательство.

Национальная автомагистраль № 2 делит Сёбаси пополам. В южной части, где работали мы с мамой и Макико и где Макико работает до сих