Теорема тишины - Александр Дэшли Страница 15

Профессор и теперь читал вслух — какой-то рассказ, который, видимо, совсем для этого не подходил: в нем были слишком длинные предложения и совсем не было ничего смешного. Судя по тому, как Профессор настороженно перебирал пальцами по переплету, он был и вовсе грустный, и вся компания уже давно пожалела, что взялась за это чтение. Лидия, продев свои тонкие русалочьи пальцы в маникюрные ножницы, давно затупившиеся и потемневшие от старости и хранения в круглой жестяной коробке из-под печенья вместе с катушками вечно ни к чему не подходивших по цвету ниток, ржавыми булавками и желтыми обмылками для выкроек, неторопливо и сосредоточенно подстригала усики плюща, проросшие внутрь дома сквозь оконные щели. На ней была длинная темно-зеленая юбка из шерсти, в ушах тяжело раскачивались огромные черные сережки из какой-то экзотической древесины, и колечки ножниц терялись в целом цветнике серебряных перстней, — но вот почему-то ведь она ходит по столовой с корзиночкой под мышкой, складывает в нее высохшие побеги, устало нагибается, чтобы поднять нечаянно оброненные бледные листочки, и через плечо до самого пола свисает растрепанная, даже как будто пыльная черная коса. Она совсем не такая, какой явилась сюда, — и как только это пришло мне в голову, все остальные, такие неизменные, показались мне совершенными неудачниками.

Когда мы с Анни, громко топая в половики, чтобы смазать с сапог листья и грязь, вошли в натопленную столовую, все нам обрадовались, потому что Профессор смог с легкой душой отложить в сторону свою книжку.

— Пора зимние рамы ставить, — сказала Лидия, не глядя на меня. — Видишь, какие щели. Целый сад вырос.

— Точно, и зимой печке не сдюжить, — добавил Ланцелот.

— Ладно, — отвечаю. — Завтра поставим. Профессор нам с тобой гвозди будет подавать.

— Я польщен, — откликнулся Профессор. — Всегда хотел хоть пять минут своей жизни посвятить настоящему делу.

— А вечером устроим в беседке праздник, — неожиданно заявляет Анни.

Лидия на мгновение обернулась и как-то странно на нее посмотрела, но ничего не сказала. А Профессор переспросил:

— Праздник?

— Праздник, — повторила Анни, распустила волосы, распушила их рукой, а резинку перетянула на запястье, как браслет. Из резинки неопрятно торчали нитки. — Ну, может, не такой уж праздник, просто посидим, прежде чем в зиму-то уходить. Ведь со дня на день выпадет первый снег, это ясно. Поболтаем. Лидия нам споет.

Лидия обернулась на нее во второй раз и спросила с неприязнью:

— Откуда ты знаешь, что я пою?

Анни пожала плечами и показала на меня.

— Ну, ему же ты пела.

— Ты не могла этого слышать…

— Да что за бред, — вмешался Ланцелот. — Причем тут пение? Петь, знаете ли, дело нехитрое, петь может любой. Даже я могу. Вы мне лучше скажите, где мы возьмем столько выпивки?

— Дорогой друг, — говорит Профессор, — добрая беседа стоит двух бутылок самого изысканного вина, не так ли?

— Ага, трех, — презрительно ответил Ланцелот. — Кому-кому, а уж не тебе бутылки-то считать.

А я тем временем стоял посреди столовой, ухватившись за спинку стула, на котором сидел Ланцелот, и пытался припомнить, когда это, в самом деле, Лидия мне пела и почему. Потом вспомнил; Анни и вправду этого знать не могла, это было еще летом, в июне. Ланцелот с Профессором сидели за домом, у поленницы, и безжалостно кидали псу палку прямо под обрыв, а я был в саду один, когда она явилась откуда-то жутко веселая, в оранжевом платье, на этих своих голых длинных ногах, с развевающимися волосами — совсем не такая, какой она стала теперь, и в руках у нее была огроменная охапка каких-то мелких желтых цветочков. Они почти скрывали ее лицо своей шуршащей дымкой, и она еще терлась о них загорелой щекой, и мне тогда впервые пришло в голову, что наше изначальное о ней впечатление было не вполне верно, только вот что именно в ней было такого нового и необычного, я не мог понять, — мне мешали это разглядеть перемигивающиеся огоньки ее бестолкового букета. И вот тогда она как полоумная пела сквозь смех какую-то жизнерадостную песенку на неприятно звучавшем иностранном языке. Я не знал, что это за язык, но почему-то понял, что поет она с чудовищным акцентом. У нее был слабенький, прыгающий голос, и я вовсе не был уверен, что хочу слышать ее пение снова.

Но, похоже, идея Анни насчет праздника была принята всеми как нечто безусловное — как, в общем-то, и все ее идеи. Выяснилось, что у Лидии есть гитара, по-цыгански повязанная изумрудно-зеленым шелковым бантом. Профессор зачем-то стащил вниз свой патефон, и я подивился, что он настроен по отношению к нам так задушевно. Сам же я отправился в мастерскую, чтобы все подготовить к завтрашней замене оконных рам. Я включил настольную лампу, и ее силуэт, отраженный в стекле, теперь будто бы просвечивал сквозь темные верхушки елей за окном.

На следующий день к вечеру они уже развели настоящий дым коромыслом. Было ужасно холодно и ветрено, но они все равно вытащили стол в беседку и все плясали вокруг него, пытаясь устроить так, чтобы моя любимая темно-желтая клеенка, развевавшаяся по ветру, словно пламя костра, разожженного между потемневших стволов, не влезала углами в костер настоящий и не сбрасывала с себя мою красивую хрупкую посуду. Профессор еще утром достал из старинного буфета со светло-зелеными мутными стеклами, пропахшего зачерствевшими пряниками и простецким печеньем, которое никто не хотел есть, легкие неустойчивые бокалы из темно-серого дымчатого стекла с розовым отливом. Профессор был так ими поглощен, что позабыл о своей мечте и гвозди мне в конце концов весь день подавал Ланцелот. Профессор сидел в наполненной сквозняком столовой, бесприютно освещенной холодным осенним солнцем, и старательно протирал бокалы красным вафельным полотенцем. И теперь я, заканчивая работу, взглянул на эти бокалы, покачивающиеся на ветру, готовые вот-вот упасть, и заметил, что на них все равно остались разводы. А я ведь так и думал, что толку не будет.

Лидия вышла на крыльцо в кухонном переднике и окликнула меня. В руке у нее была вилка, а на вилке, гордо поднятой вертикально вверх, — дымящаяся картофельная долька.

— Иди сюда, попробуй!

Этот неожиданный переход на «ты» мне