Иесинанепси / Кретинодолье - Режис Мессак Страница 14

это летом (мне кажется, через несколько месяцев, ну, во всяком случае, зима уже наступила), к нам пришел волк. Это случилось под вечер. На закате солнца вход в пещеру багрово пламенел. На этом красном фоне проявился черный силуэт зверя: остроконечные уши, сверкающие глаза, открытая пасть с высунутым языком. Волк не издавал ни звука; думаю, он был полуживым от усталости и голода; нападать он не решался. Дети с кудахтаньем и цоканьем, которые занимают все больше места в их речи, собрались в полукруг: чуть обеспокоенные, они не осознавали опасность и не знали, убегать им или нет. Я сидел на корточках и не двигался. Плевать мне на волка. Что так, что эдак…

Особо трусливый Цитроен попятился в угол пещеры и уронил стоявшее у стенки ружье. Все вздрогнули. Волк внезапно прыгнул вперед. Цитроен в панике схватился за ружье и замахал им перед волком, пытаясь его отпугнуть.

К Цитроену подскочил Ленрубен. Ведь эта палка, эта волшебная палка принадлежала ему! Он приучился жонглировать ею почти каждый день. Невзирая на опасность (которую он, впрочем, был неспособен оценить), Ленрубен вздумал отобрать ее у Цитроена. И вот они принялись вырывать ружье друг у друга, выкручиваясь, хватаясь за запястья, резко дергаясь, вскрикивая «Ах!» от усилия и боли. Ружье мотало из стороны в сторону, маленькое отверстие, из которого могла вырваться смерть, угрожало поочередно всем присутствующим, в том числе и мне.

Я не шевелился. Смерть? Пф!

Волк приблизился, все еще пребывая в нерешительности; он чуял присутствие людей, принюхивался. Остальные дети отошли еще дальше, но два соперника в пылу схватки совсем забыли о волке. Тот подбирался все ближе и ближе. Вдруг красная вспышка. Оглушительный выстрел, и эхо по всей галерее пещеры. Немного дыма. В темноте, быстро наступившей во время борьбы, сначала ничего не было видно.

Затем, после первой растерянности с последующими криками, призывами, панической беготней и метаниями туда-сюда, Илен пришла удачная мысль запалить в сакральном костре ветку и подойти поближе. И вот при тусклом и зыбком освещении факела мы увидели на земле окровавленный труп волка с пробитой грудью. Зарядом свинцовой дроби ему разорвало горло, из глазницы свисал жалкий выпученный глаз.

Цитроен и Ленрубен — один из них или вдвоем — сумели произвести ружейный выстрел.

Но об этом они так никогда и не догадались. Не думаю, что они часто видели ружья ранее, до События. Жалкие маленькие горожане знали в лучшем случае, что такое ярмарочный тир. Но на ярмарках детей больше всего интересует не это. Даже если они об этом и знали, то уже давно забыли. Или это преобразилось у них в голове так, что стало неузнаваемым, как и все остальное.

И вот они попытались понять.

Это было очень смешно. Прискорбно смешно, как и все, что они делают. Я присутствовал при споре Цитроена и Ленрубена, который чуть не закончился новой дракой. Ленрубен, менее тупой, попробовал повторить эксперимент, то есть, взяв в руки ружье, вновь произвести все свои действия, непосредственно предшествовавшие выстрелу. Должен заметить, что ему удалось воссоздать их с точностью, которая доказывает наличие хорошей памяти. Сначала ружье направлено вверх, это движение № 1. Затем № 2 — серия колебаний в четверть окружности влево; затем № 3 — серия движений назад-вперед; и, наконец, № 4 — колебания в четверть окружности над головой, перпендикулярно плоскости серии № 2; и именно тогда, возвращаясь к горизонтали, он и убил волка.

Ленрубен был убежден, что, воспроизводя эти движения методично и точно, он сумеет вызвать новый выстрел. Но возникло сомнение относительно количества возвратных движений серии № 3; надо было выяснить, сколько именно движений назад-вперед выполнило ружье: пятнадцать или шестнадцать. Ленрубен настаивает на шестнадцати, Цитроен — на пятнадцати.

Возможно, прав Ленрубен. Цитроен и все остальные очень плохо считают, «пятнадцать» и «шестнадцать» — это уже слишком большие числа для них. Хотя все они могут кое-как досчитать до ста. Им знакомо слово «тысяча», которое не изменилось и осталось одним из редких слов, не подвергнутых носовому произношению. Но сомневаюсь, что оно имеет для них какое-то конкретное значение: «тысяча» значит просто «много». Ленрубен — определенно гений племени — способен назвать числа до тысячи и даже дойти до двух тысяч; но он редко использует эту исключительную способность, и «десять тысяч» для него наверняка означает что-то близкое к «мириадам».

Возобновился спор, возобновился эксперимент: ружье дулом вверх, трижды — четверть оборота слева, затем — движения назад-вперед. «Патнац!» — «Нет, шатнац!» (В нашем мире произносят «шатнац»: в этом причина путаницы между двумя числами и, возможно, причина заблуждения Цитроена.)

Затянувшаяся сцена наводила на меня зевоту. И все же… Тягая оружие, они могли спровоцировать второй выстрел. Это была двустволка. Я подошел к ним и отобрал ее. Пока они еще уступают мне в некоторых вещах. Я открыл затвор и осмотрел стволы. Нет, все пусто. Первый патрон, наверное, использовал сам охотник.

Я вернул им безвредное теперь оружие. Пускай забавляются. По земле разбросаны патроны, возможно еще пригодные. Я мог бы зарядить ружье, объяснить им устройство… Но к чему? Они бы поубивали друг друга. Хотя так, наверное, было бы и лучше. Но мне не хочется вмешиваться.

Наплевать.

И потом, отыскался тот, кто разрешил вопрос вместо меня. Вождь племени, Манибал. Он властно вырвал ружье из рук Цитроена и отнес его — торжественно и решительно — в угол. И сказал — если я правильно понял (ведь мне все труднее понимать их), — что опасно повторно вызывать чудо, которое исходит, естественно, от Иесинанепси. Палка делает взрыв только тогда, когда в ней пребывает Иесинанепси, а если его в ней нет, то не делает. Так почтим же его и не будем к этому возвращаться.

Два соперника подчинились с одинаковой на первый взгляд готовностью. На самом деле Ленрубен ушел нахмурившись. Он явно остался при своих мыслях. Палка делает взрыв, когда производишь определенное количество полукруговых движений, и если припомнить их точное количество и амплитуду…

А ведь Ленрубен наименее глуп из всей группы! Вот, значит, на какой стадии пребывает эта карикатура на человека. Затухающий огонек человечества. Последний язычок того пламени, которое горело в фосфоресцирующих мозгах Архимеда, Ньютона и Эйнштейна, сейчас едва теплится и коптит в голове сопляка, усеянного веснушками. Мрачная шутка. Разве цивилизации людей не лучше быть поглощенной последним выплеском катастрофы, чем оказаться обреченной на столь жалкое выживание?

У них нет письменности. Они больше не пишут, не умеют читать. Но кое-что все же осталось. Прописные буквы знакомы всем. Только они превратились в магические знаки, которые наводят, отводят или заклинают сглаз. Думаю, поэтому на