Вишневые воры - Сарей Уокер Страница 14

Когда Белинда не появилась на ланче, домоправительница отправилась ее искать. Доуви, ирландская иммигрантка, преждевременно ставшая женщиной средних лет, в своей извечной вязаной кофте, клетчатой юбке и толстых чулках кремового цвета, продралась сквозь чащу и увидела миссис Чэпел, застывшую на стуле с петлей на шее.

– Силы небесные! – закричала она, вцепившись в золотой крест, висевший у нее на шее. И тут же поняла, что, учитывая то шаткое положение, в котором находилась миссис Чэпел, пугать ее криками не стоило.

Вздрогнув, Белинда чуть не потеряла равновесие. Она с удивлением отметила, что ее первым инстинктом стала борьба за жизнь, и, пока стул ходил ходуном под ее ногами, она хваталась за веревку и пыталась освободить шею. В течение нескольких секунд ее мир висел на волоске. Врата в загробную жизнь открывались и закрывались перед ней, как расшатанная дверь в салун. Открыто, закрыто. Открыто, закрыто. Балансируя на стуле в ожидании своей судьбы и не ослабляя своей хватки за веревку, она видела перед своими глазами проблески вечной жизни. Позже она скажет, что никогда не чувствовала себя такой живой, как в тот момент.

Через два дня Белинда без каких-либо осложнений родила Эстер. Девочка родилась на рассвете, и Белинда качала ее на руках, пока не взошло солнце и не осветило их обеих через окна спальни. Она месяцами ждала смерти, но смерть не пришла, и она стала упиваться жизнью. Она вдыхала это новое чувство, как аромат ее сада, как запах гвоздик и лилий, но только не роз. Запах розы был изгнан из нее вместе с ребенком.

За восемьдесят девять лет она стала первой женщиной по материнской линии, выжившей после родов. Она любовалась Эстер, этим маленьким чудом, ее крошечными ноготочками и аккуратными ресничками. Белинда бросила вызов смерти, которую ей пророчила мать, и теперь, чувствуя уязвимость младенца у нее на руках, она стала опекать его сверх меры. Она не отходила от девочки ни на шаг, не разрешала няне забирать ее и велела поставить колыбель рядом со своей кроватью. У них с мужем были разные спальни, расположенные в одном крыле, так что он не возражал, а учитывая, что с ней происходило во время беременности, даже радовался тому, как сильно Белинда привязалась к ребенку. Когда он и его родители хотели навестить Эстер, она приносила ее в гостиную, где могла всех видеть, и наблюдала, как они держат ее на руках, неуклюже, будто свиной окорок, силясь полюбить ее так, как силились полюбить все остальное. Ужинала она тоже в гостиной, не выпуская дочь из рук, и даже мылась вместе с ней в ванной. В те редкие вечера, когда муж приходил к ней в спальню, вновь ища услад ее тела, Белинда оставляла Эстер в колыбели у своей кровати.

Три месяца Белинда не расставалась с Эстер, пока однажды запах роз не вернулся. Он был таким же сильным, как и в последние месяцы предыдущей беременности, только теперь к нему прибавился их вкус у нее во рту и шелестение их лепестков у нее в ушах.

Розы говорили ей, что она беременна вторым ребенком. В этот раз ей нездоровилось с самого начала: от запаха роз ее почти постоянно рвало, и она так ослабла, что из спальни в ванную ей иногда приходилось ползти. В таком состоянии она не могла заботиться об Эстер, и дочку пришлось сдать няне. Когда ребенок плакал, а Белинда не могла ни утешить ее, ни покормить, ее сердце разрывалось. Но в темноте спальни, под натиском роз, она говорила себе, что, возможно, это к лучшему и Эстер пора привыкать к жизни без матери.

Ведь если первый ребенок не убил ее, то, возможно, ее убьет второй.

Но Белинда снова выжила, и после родов ей стало гораздо лучше. Она решила назвать вторую дочь Розалиндой, в честь матери, надеясь так задобрить ее и избежать участи, которую та ей пророчила.

После Розалинды последовал большой перерыв, и Белинда надеялась, что ее способности к деторождению на этом исчерпаны. Несмотря на ее мольбы, что еще одной беременности она не выдержит, муж продолжал приходить к ней; он говорил, что она не может отказывать ему, что это неестественно. Минуло шесть месяцев, а затем минул год. Она боялась слишком привязываться к Розалинде, но шло время, а розы не возвращались, и она успокоилась.

Прошел еще один год, и Белинда воспряла духом, но однажды утром аромат роз вновь окутал ее, возвестив о муках новой беременности. Калла родилась в 1933 году, а в 1935-м появилась Дафни. Каждую новую беременность она переносила хуже, чем предыдущую, не успевая оправиться после родов. Первые четыре ребенка оставили тяжесть в ее теле; ей казалось, что внутренности тянут ее вниз и что, если она перестанет сжимать ноги, часть ее существа вывалится наружу. И она держалась словно натянутая струна.

А муж продолжал приходить к ней. В 1937 году она родила меня, а еще через два года, когда ей было почти сорок, родилась Зили. Всю последнюю беременность ей пришлось провести в постели. Она говорила, что Зили была очень колючим ребенком и что на выходе ее шипы проткнули плаценту и расцарапали ей все внутренние органы.

Каждый день после обеда дочери приходили навестить ее, давно привыкнув к ее крикам и к тому, что ей постоянно плохо. Это не беспокоило их, и ее это удручало. Они бесконечно болтали, бегали по комнате, поддразнивая друг друга и дергая за волосы, кричали: «Мама, посмотри на меня!» – но у нее не было сил даже поднять на них глаза. Она произвела на свет пятерых девочек, еще один младенец был на подходе, и все они цеплялись за нее, требуя того, чего она не могла им дать. Заботу о них практически целиком перепоручили няне.

К тому времени, когда Белинда родила Зили, она была вымотана до предела, но ее утешала мысль о том, что больше рожать она не будет никогда. Она просто не смогла бы. Белинда слышала бабушкины сказки о беременности – о том, что девочки забирают мамину красоту. Она никогда не была особенно красивой, но каждая дочь у нее что-то отнимала; дети и муж опустошали ее, оставляя внутри нее свою тяжесть, лишая здоровья и сил, лишая ее жизни. Она подарила этому миру шесть прекрасных жемчужин, пока наконец от нее самой не осталась лишь раковина – и раковина эта была пустой.

Белинда спрашивала себя, не об этом ли мать пыталась предупредить ее. Возможно, Роуз предсказывала ей не смерть, а, наоборот, жизнь – только такую, какой она никогда не хотела, такую, которую она не могла выносить.

2

В детстве мы с сестрами знали о розах, донимавших маму каждую ее беременность. Нам тогда казалось, что розы – это тоже призраки, только другие, принявшие обличье нашей бабушки, Роуз, и навещавшие маму в это опасное для всех женщин нашей семьи время. Мы привыкли к рассказам о маминых призраках, в каком бы виде они ни появлялись, и нас это вовсе не тревожило и не пугало. Все наше детство отец отмахивался от этих ее историй и считал их плодом ее воображения.

Однажды, когда я была еще совсем маленькой, мы играли в мамином саду. Дафни сорвала розу, глубоко вдохнула ее аромат и воскликнула:

– Ах, спасите меня! У меня будет ребенок!

Мы все попадали со смеху, и после этого розы были для нас не более чем шуткой.

Видимо, поэтому Белинда не сказала нам, что за несколько недель до свадьбы Эстер и Мэтью она снова начала слышать запах роз. В понедельник, после того чудовищного ужина, она к нам больше не выходила. Было понятно, что ее предостережение не будет воспринято всерьез, и она закрылась в себе, словно ночной цветок. Доуви приносила подносы с едой к ней в комнату, а все остальное время дверь в ее гостиную, расположенную в их с отцом крыле, оставалась плотно закрытой.

Весь следующий день, проходя мимо темного коридора, я хотела заглянуть к ней и спросить, что же