Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки - Яков Цигельман Страница 13

бояться своего смертного часа… Нет! Ваш Павка Корчагин ухватил только кусочек правды. Только кусочек! и только сверху! Что значит «бесцельно прожитые годы»? Я видел одного сумасшедшего. Он говорил про себя, что он — Николай Парфеныч Зотиков, заведующий плодоовощной базой. А на самом деле он был — Виктор Иванович Самохин, кладовщик той же базы. Какой же был у него диагноз, как вы думаете?.. Мания величия! Вы понимаете? Есть цель и — цель. Человек должен остаться верным самому себе. И по самому себе, по той правде, которую искал и нашел в себе, и в себе носит, мерить свои поступки, всю свою жизнь!.. Эту правду найти очень нелегко. Кто нашел, кто жил по своей правде, по закону своей души, тот спокойно встречает смертный час… Умирать никому не хочется, но человек спокоен: он остался самим собой. В этом его гордость и смелая правда… Я знаю, что мой ребе, реб Мордхе из местечка по-над Бугом, стоял перед пулями прямой и гордый и молился своему Богу, своей правде… Ах! Не всякий готов к такому, и не всякий верующий! Я ведь помню погромы… Нужно быть таким, как реб Мордхе, стараться быть таким. Вот я и говорю вам: мы, евреи — экстремисты. Темперамент еврейский экстремален. Народы учатся друг у друга, перенимают хорошее, близкое, создают прекрасный, как коринфская бронза, сплав своего и близкого соседнего. А еврей? — нет! Еврей, оказавшись в чужой культуре, восхитившись ею, начинает с того, что выбрасывает все свое! Он отказывается, откидывает, топчет, выламывает из своей души все, напоминающее, что он — это он, что он еврей. Может быть, мы не можем иначе, но только оплевав все свое, еврей окунается в другую культуру. Тогда — и только тогда! — он идет и хватает то, что ему дают чужие. И теперь хватает все без разбору: годится, не годится! Хватает и ценное, и прекрасное, и железный лом; отходы он тоже хватает. Чаще — отходы, они ярче блестят… У нас здесь плачут про еврейские школы: не преподают, мол, идиш! Я-то знаю, как это было; нашли людей, — их было достаточно! — которые сказали: нашим детям нужно учиться в институтах, а там идиш не нужен. Заставили. Но ведь знали, кого заставить! Подонки? А где были порядочные люди? Вот то-то и оно… Еврейская суть не принимает постороннего… Без «почему»! Не принимает! Видимое, внешнее, осязаемое, материальное — это лежит на поверхности! Это блестит! Манит! Тянет!.. И ради этого, блескучего, мы выкидываем содержимое своей еврейской души! И набиваем свою душу тем, что и у других-то народов — только на поверхности! Не оттого ли так тяжело на душе?.. Глубокое, духовное не видимо первому взгляду, не осязаемо первым прикосновением. Только обладая собственной сутью, мы можем воспринимать глубинную суть соседних культур. Так были созданы Гейне, Спиноза, Антокольский, Шагал, Левитан — все, чем мы, евреи, гордимся. Все это — на сплаве!.. Левитан? о, нет больше еврея в русском искусстве, чем Левитан! Тоска о возвышенном, радостное упоение каждым мгновением жизни, мудрость нежелания осудить, сочувствие страданию, попытка понять и помочь — это еврейское. Конечно, это еврейское. Потому-то он и великий русский художник, что сумел рассказать о созвучиях «своего» и «близкого себе». Если бы не сумел, не был бы велик. А — велик, значит, сумел!.. Зачем мы, евреи, пошли в голус, и изгнание? Неведомо… Реб Мордхе говорил: мы должны были что-то дать и должны были чему-то научиться. Иначе голус не имеет смысла. А в том-то и дело, что он имеет смысл! Что мы должны были дать? Знание о Боге, так говорил мой ребе. Чему мы должны были научиться? Любить друг друга, так учил мой ребе, а он был большой мудрец… И вот, чтобы закончить хорошим посуком… Вы хоть знаете, что такое «посук»?… Не знаете, но догадываетесь! Хорошо!.. Так вот, чтобы закончить хорошим посуком, как меня учили, скажу — чтобы дать знание о Боге и научиться любить друг друга, любить людей, нужно иметь душу, а не мешок, набитый блестящими гремящими бранзулетками. Вы не находите, что посук хорош? Нет? А где в наше время найти хороший посук? И все же у меня найдется для вас хороший посук!.. Всегда оставайтесь сами собой! Поймите себя и оставайтесь сами собой. Где бы вы ни были, что бы ни делали, чему бы ни учились — оставайтесь сами собой, и тогда все будет хорошо. Вот вам и хороший посук! Этот посук годится для любого, даже для хорошего времени, я уж не говорю про плохое. Потому что мой ребе был мудрый человек! И очень хороший человек! И в душе его не было никаких бранзулеток!..

— Мойше, Мойше! Мы не хотели меняться там. Почему же мы должны приспосабливаться здесь?

— Нужно очиститься от дорожной пыли, следует умыться с дороги и переодеться в чистое. Разве путник, чистый, умытый, надевший свежее белье, переменяется? Нет, но мы видим его явственнее, а он, отдохнув, спокойно расскажет о себе.

— Что же он расскажет?

— Я это я. Пройдя путь в пространстве и времени, я стал таким, какой я есть. Путь, которым я иду, создал меня таким. Выявил те грани, которые выявил. Может быть, что-то получилось не так, как хотелось бы Мастеру. Что-то нужно исправить… Мой путь не окончен, я иду. Появятся новые грани. Я иду. Но это иду — я! Зачем же отправляться в переплавку?..

— Я, изволите видеть, работаю почти что по специальности. Перед тюрьмой я мясником работал, а и здесь я при мясе. Кой-что полегче, кой-что потруднее. Туши, то есть прахи, разделывать не требуется. Прах какой есть, таким и остается, в неразделанном виде. Ежели и разделывать, так выгоды никакой: иногда помогаю доктору при разделке, да не много платят. Ассортимент не требуется: как ни разделывай — одна цена. И еще, видите ли, прах — он вонький. Куда как воньче, чем туша. К сохранности отношение не такое, как в магазине. Там, знаете ли, санинспекция, там протухшее мясо не продашь. А здесь клиент берет прах и, как он есть, закапывает в землю безо всякого употребления. Поэтому на холодильники наше начальство большого внимания не обращает. Хотя при доставке попадаются и разделанные прахи. Вот девочка, к примеру сказать. Когда принесли, я ей грудь даванул, а из груди молоко брызнуло! Теплое еще! Вот дело-то какое… С ней кто-то поиграл в блинчики, да ребеночка и сошлепали. И кинулась она под поезд. Жила — никому не мешала.