Разбирая огонь - Александр Уланов Страница 11

— попыхах с трубкой, а хоровод сам себя стережёт хором и кругом, ты-я вне, я к тебе по разомкнутой кривой

— каштаны отменные, кошки-мышки и сторожевая башня

— будить утрами? К голове?

— головой хвосту буду в твоё, почти уже

— не помещаемся на кровати. Может, мне диван купить?

— только если будешь его с собой приносить и уносить

— лететь твоим волосом

— морем земли до середины

— вечер вращается вокруг твоей сосульки. Жду тебя и статью

— сосулька заостряется от кружения, отправлю завтра днём-вечером

— ответ на ответ скоростью тебя

— варю диссертацию с персиками, жду, когда Сан-Джиминьяно

— внутренним ветром (соль в мягкой судороге реки) непрерывно обходя (столь подробно) обернуться кольцами (ощупью) находя во сне удерживаясь от когда

— тополь пьёт чай, жасмин ходит в носках

— в сон разговор ночи

— сном пытается договорить день, а разговор ночи — неясный звук, встреча ощупью. Ньюман в «Комментариях» очень спорный, но как раз о «Безумии дня»

— Жакоте видит свет либо как ловушки, либо как оттенки единого Дня. То есть опять дьявол и бог. Свет — разные лица. Которые порой с нами говорят, порой им дела нет до нас. К невозможности литературы можно подойти разными путями, более и менее плодотворными. За Жакоте традиция разговора, что слова не могут описывать абсолютно адекватно. У Бланшо иные источники. Может быть, в понимании, что противоречиво и невозможно вообще всё? для Жакоте есть спокойный приют, идеальное место, на которое он ориентируется, и стремится к этому идеалу приблизить слова. Бланшо бездомный

— музыка минималистов — повторения темы с небольшими смещениями — применимо ли к Бланшо? он ходит вокруг одного и того же, возвращаясь, приближаясь, смотря то с одной стороны, то с другой

— собирать воздушные ягоды на лету лета

— (на/у)клоняющегося городом моря в рост глаз

— белыми гребешками хитрости, песком лица

— хитрой площадью, сейчас с горизонтальными молниями и вертикальными звёздами

— тихими пружинами восходящего солнца

— зеркала стрижей над блестящим ветром воды под вертикалями

— горячие ветки шёпота вечера ищущие во сне птиц

— тенями капель навстречу на диких яблоках

— ветром поиска в лист города ночи воды

— вечер вино или тростник?

— я с тобой дерево

— скорее ветка. Тонкая и ломкая

— сегодня лодка, деревянная, с тонкими бортами. Кажусь порой гораздо больше с тобой

— иногда ты море. Иногда что-то совсем маленькое в руках. Иногда одинаковые. Получаешь силы от меня и даёшь их мне. Вечный двигатель

— у тебя тоже снег? У меня твои фото, тексты тебе и ожидание тебя. Когда?

— сейчас нету снега. А днём — зонт снега над головой. Завтра вечером, не знаю пока

— снег скорее внутри, чем вне. Сейчас «сейчас» у нас разное. Завтра возможно когда будешь знать?

— вечером. Если появлюсь, когда окажешься в делах — значит потом

— итальянские музеи надо называть закрытыми обществами — или персональными проблемами

— анчоусы сватаются к африканским бараньим головам слоновой кости — Египет? выбирая пейзаж геркулес городская галька звучит мягкой плотной темнотой, заглядывая под закрытие по кусочкам квадратов света позволяя выпрямиться врозь к блинным дырам между нарядных морских колонн от одного все лица

— тонкой ночью выкопанного тепла домом твоему вечеру

— в сон нетерпенья складчатая близость теплого воздуха химерой задумавшего дня, темнотой листьев изрезанные окна

— твой, из сна пока не чувствую. Горстью пролитой против ночи воды

— утром Эктора Гимара — населяя ночь, не успевающую за убегающим утром, разница в скорости углом над головой Исис

— провожая по ступеням сна в дыму каштанов

— сон из дыма летней на сантиметр удивления над травой дымкой, утро стуками и котами

— метель фильмов в соседей?

— неустойчивыми песчаными корнями затылка

— я просто так, находя юг камня, соединяя свет

— хвостами и языками сонные звёзды взглядом под голову

— солнце завуалировано — тюльпаны высыхают, раскидываясь

— ветер — можно попросить, чтобы принёс

— ветер слишком ветреный. В ближайшие дни не

В восьмистах сорока семи ступенях от моря острый край чашки — на нём чабрец. Половину чашки море отбило, раскидав куски по всему берегу. И поселило в чашке город, поднимающийся по её краям. Привезя ему полосы из Византии для соборов и арок. Самый короткий путь по стене. Город лестниц. Ими город разделен по вертикали, как Венеция по горизонтали каналами. Ими связан — улицы окружают провалы, в которые не съехать, сойти. К смотровой площадке не подниматься — спускаться между домов, чтобы наконец открылось пространство. Но в пространстве — море с мачтами океанских кораблей, до Америки, не перепутать с закрытым венецианским, которое до Китая.

Дома, опираясь на скалу (не венецианская вода), стараются вытянуться, и улицы превращаются в кривые разрезы ножом, открывающие цемент цвета недостатка неба. Фрески не выдерживают — выцветают. Пять фонарей — достаточное основание, чтобы назвать в честь них площадь. Но всегда будет крыша, которая выше. И на многие крыши вход с более высоких улиц. Дома поднимаются крепостями, опираются друг на друга через улицу даже не арками, а просто прямыми балками. Карнизы смыкаются. Стиснутое пространство. Узость улиц не к воде, а к еще большей сухости. Ловушки в глубину девяти этажей. А над ними выжигающее солнце. Только вбок — спокойное море. Человек возможен бегом и прыжком.

Гранёные башни соборов. Крепости в самых неожиданных местах — у автобусной остановки, на языке горы, колокольня пристроена к чему-то башне-бочкообразному, не очень-то церковному. В городскую стену въелись буквы и номера. Средневековые бойницы прячутся в стенах домов. Башни ворот впустили квартиры. Другая башня стала домом в ряду на набережной — оставив себе башенный верх над домами, по которым внизу галерея с рыбами только что из моря. Церковь поставили поверх торговых рядов — чтобы место не пропадало. На углу прикован дракон — поддерживать свет? поддерживать флаг? Скучающие львы положили друг другу головы на зады. В церкви святой Иуда печально смотрит на пришедших. Море осталось сбоку. Не смогло раскачать скалу?

Но подвижность и несерьёзность воды рядом. Море не справилось — справляются люди на балконах, причалах, пляжах, за столиками кафе, на полосатых площадях. Дворцы, как вино, по цвету — россо, бьянко. Цветы превращаются в ракушки на колоннах. На стене то ли святой, то ли охотник идёт с книгой и ружьём, ему удивляется длинношеяя птица, раскрыв длинный клюв. На углу ягненок с длинным телом, похожим скорее на крокодила. Дерево в пустых окнах на крыше — но этажом ниже живой балкон. Полосы над входами превращаются в чёрные лучи.

Осколки чашки и недовезённые полосы вдоль берега, разлинованные белым, сами пытаются разлиновать море.