В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян Страница 12

Коленопреклоненные рабы протягивали императорской чете золотые кубки с вином, разбавленным горячим медом, жжеными косточками и драгоценным шафраном, и горький абсент из понтийской полыни с тремя скрупулами мастики. Прогуливаясь под руку с похудевшей женой, Нерон иногда для забавы пинал рабов между ног, и, если они при этом проливали хоть каплю, телохранители тут же оттягивали их к ипподрому, где на следующий день их зашьют в звериные шкуры и бросят диким зверям для отвлечения и без того озверевшей толпы, у которой пожар отнял последнее.

Мгла уже начала ластиться к кипарисам, и слышалась отдаленная цитра, обещая вполне романтический вечер, если бы не этот пронырливый запах дегтя, оттеснивший и мирты, и мяту, и только усиливающийся с каждой пройденной темной аллеей.

– Ты пустая внутри, Сабина, – все не мог успокоиться император, перейдя на зловещий шепот. – Зачем я сжег Рим?! Чтобы заполнить твою пустоту! Думал, хоть это представление тебя впечатлит, раз уж тебе наскучило каждый день смотреть на голых девственниц, привязанных к буйволиным рогам. А теперь мне приходится изничтожать последователей этой новой секты имени распятой собаки, чтобы все поверили, что их дома сожгли именно они, сектанты, а не их император. Как ты думаешь, они верят? – шепотом спросил сам себя Нерон, опустил голову и увидел, что мгла, соскользнув с кипарисов, коснулась его сандалий.

– Дайте же света! – взвизгнул он шепеляво, как боров с финиками во рту.

И тут же сотни голых черных рабов озарились вспышкой сотен дегтярных факелов, увитых гирляндами из левкоев, и раздался еле-еле уловимый то ли стон, то ли вой – а может быть, это просто фальшивила цитра, – потому что глотки измазанных дегтем христиан, привязанных к спрятанным в глубинах аллей столбам, тех, кого поймали на этой неделе в катакомбах целыми семьями, были надежно заткнуты кляпами, и даже привязанные к собственным матерям младенцы только по-жабьи сучили лапками и безмолвно пучили зенки на пожирающие их языки пламени.

– А ты боялась, что будет темно! – самодовольно сказал Нерон, гордый новой придумкой.

– Меня сейчас вырвет, – только и ответила Сабина, ничуть не восхищенная зрелищем. – Мне надоели твои пантомимы.

– Пантомимы??? Как ты сказала? Мои пантомимы тебе надоели??? Да ты надоела мне вся! – вдруг разорался Нерон, так что рабы уронили в газон не то что по капле, а по целому кубку, и, уже не сдерживая ярость, император сильно ударил императрицу ногой в живот.

А представление удалось на славу. Беззвучно, под звуки цитры, полыхали столбы с христианами, и кипарисы казались надгробными памятниками тем тремстам с лишним пойманных в катакомбах, которые послужили освещением романтического вечера. Последними догорели их кляпы, и ветер долго еще носил прах и золу вдоль покрытых белыми бутонами миртов и земляничных деревьев. Жалко, Сабина не видела. В ту же ночь в золотом дворце – самом большом, когда-либо построенном людьми или богами, среди пастбищ, лесов и озер которого можно было бы поселить целый народ – в прихожей, у ног тридцатипятиметровой статуи мужа, Сабина умерла в луже собственной крови – кровь текла у нее изо рта и из лона, которыми так и не успел вдоволь насытиться император.

Горевал он не понарошку. Бальзамировал ее тело, набив его травами и драгоценными специями, удостоил ее божественных почестей, как если бы действительно хоронили Венеру, и сжег на похоронах годовой запас благовоний всей Аравии. Как она добивалась, он казнил Сенеку; заодно из ревности утопил на рыбалке ее сына от первого брака, подростка; а сам женился на другом подростке – вольноотпущеннике Споре, предварительно его кастрировав, и, хотя Нерон называл его Сабиной, и жил с ним как с женой, и заставлял носить сабинины пышные наряды и украшения, а всех остальных обращаться к нему «императрица» и «госпожа», все равно это было не то.

А вот это, черешневое, сидящее в коридоре ремонтной поликлиники с оторванной правой рукой, – похоже, что самое то.

Побрякивая лорнетом из цельного изумруда, император понесет свой круглый животик, пурпурную тогу с шитыми золотом сценами военных побед над карфагенянами и завитые локоны, увенчанные сиденьем от унитаза, прямиком к диванчику. Затем низко склонится над рыжим кожзамом и прохрипит:

– Почём?

Ровно в эту наносекунду откроется дверь из кабинета, и плотник выпроводит в коридор Альфа Омегу.

6

Таяние гренландских ледников близко к точке невозврата. Это чревато экстремальными погодными условиями в Европе, в том числе усилением зимних штормов и летних засух. Некоторые страны могут вовсе уйти под воду.

Лента. ру, 2021 г.

С неудовольствием плотник заметит, что лорнет Нерона направлен на черешневую красавицу (вопреки демократическим запретам, опытный плотник, родившийся до победы мировой Демократии, по каким-то ему одному понятным архаичным признакам будет сразу определять пол даже самых безупречных редактированных эмбрионов). С еще большим неудовольствием он констатирует, что этого совершенно не замечает Альфа Омега.

– Я бы на твоем месте не зевал, а присмотрелся к барышне. Пока другие не присмотрелись, – сквозь зубы скажет плотник Альфа Омеге.

– Во-первых, оно не барышня. Во-вторых, с какой целью? – улыбнется Альфа Омега, всегда снисходительный к старомодным причудам бати.

– А какие еще могут быть цели, скажи на милость?! – огрызнется плотник.

– Бес понятия, – беззаботно ответит Альфа Омега.

Плотник обреченно вздохнет, прикурит сразу две сигареты и всучит Альфа Омеге синтезированную правую руку черешневого человекоподобного.

Ягненок, заливаясь лаем, бросится к хозяину, и только тогда Альфа Омега заметит, что в коридоре появился новый воскрешенный персонаж с изумрудным лорнетом в руке и с сиденьем от унитаза на голове и что он обхаживает черешневое человекоподобное. Альфа Омега сразу поймет, что персонаж был воскрешен давно и уже успел не только освоиться в этом диковинном месте последних времен, но и завел здесь свои правила, что, впрочем, легко получается у некоторых персонажей в любом месте любых времен.

Поигрывая изумрудом, Нерон наклонится к черешневому человекоподобному, развязно возьмет целую, не оторванную крыльями руку и поцелует ее. Человекоподобное резко выдернет руку, изумленное такой немыслимой и к тому же противозаконной наглостью.

– Я разве подписывало разрешение?! – возмутится человекоподобное.

– Клянусь Римом, глядя на вас, нельзя удержаться! – воскликнет Нерон.

Чипы в руках у черешневого человекоподобного засверкают цветом «темный лосось».

– Хотите направить заявление об изнасиловании? – спросит ИЯ и тут же само ответит: – А, нет, у вас недостаточно баллов.

– Ай-яй-яй, куда смотрят боги! У такой нимфы – и нет баллов даже на заявление об изнасиловании! Впрочем, согласен, изнасилования нынче дороги, – вздохнет Нерон.

– Э-э, дядя, ты же слышал, оно не подписывало разрешения, – вмешается Альфа Омега.

Нерон сверкнет