Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов Страница 12

Папаша Бородавочник повел себя расторопно. Не прошло и минуты, как он влетел в Лазарет с клещами наготове и выражением достаточно потрясенным, чтобы я испытал законное удовольствие.

- Мы начинаем лечение безотлагательно, - объявил он, извлек судейский свисток и коротко дунул.

Я вспомнил сцену из старого кинофильма, где предки Папаши точно так же свистели и веселились, гоняя по кругу импровизированную футбольную команду из плененных крестьян, а самый мелкий предок, оставшись в подштанниках, вертелся под ногами и подсовывал им клочок газеты. Тогда я счел это знаменитым немецким юмором во всей его убийственной красе, но свисток Папаши навел меня на мысль, что все это делается всерьез, при сосредоточенной роже, во славу порядка, который опирался на пышные торты, пивные бочки, колоссальные колбасы и кишечную музыку немецкой речи.

Потолок разъехался, и начал спускаться медицинский инструментарий.

Это были орудия программной агрессии - софт, который с германской выдумкой замаскировали под хард. Пакет специальной противовирусной защиты Файерволла, упакованный в железо, пластик и латекс. Страшные трубы и кишки; щупы, не знающие преград; синхронизирующие клистирные установки и вибромассажеры отвлекающего действия; обманные гендерные гаджеты для рассредоточения внимания; игольчатые электроды и лазерные пилы, музыкальные гипноиндукторы и кислотные капельницы. Слева грянул походный марш Люфтваффе. Справа вступил орган, и его замогильный вой расположил меня к образам угрюмого средневековья.

Папаша Бородавочник скрестил на груди руки.

- Вы на редкость живучи, Псаев, - отметил он. - Уважьте старика. Я знаю, что вы бестелесны, но было бы приятно услышать. Отсутствие признания - позор на мои седины.

Я наступил на голову Тутора и надавил, что было силы. Под каблуком хрустнуло и лопнуло. Я брыкнул ногой, стряхивая налипшее.

- Сначала вы. Расскажите о Теобальде.

- Великий человек, - отмахнулся Папаша. - Какое вам дело до него? Вино уже прибыло по назначению.

- Этого мало. Пусть стоит. Никто к нему не притронется.

Папаша расхохотался.

- Это ваши, да не притронутся к вину? Не смешите меня, Псаев.

Тут он был прав, не отнимешь.

- Притормозите ваше оборудование, - попросил я. - Есть обстоятельство, которого вы не учли. Вы даже не подозреваете о нем.

Он насторожился и щелкнул пальцами. Зонды и щупы зависли в полуметре надо мной. Я мельком оглядел себя. Раны зияли, кости торчали как попало. Одно ребро, похоже, проткнуло легкое, и мне грозил пневмоторакс. Самому удивительно, как я еще стоял на ногах.

- Вам будет очень больно, Папаша, - заметил я скорбно. - Не скрою, мне отчасти вас жаль.

- Почему? - спросил он напряженно, не делая попытки возразить, благо знал, что я попусту не скажу.

- По очень простой причине. Дело в том, что вы сами вирус.

Папаша вытаращил глаза.

- Бред! - гавкнул он.

- Неужели? - Превозмогая боль, я тоже щелкнул пальцами, и все клистиры послушно развернулись к нему. - Человеку свойственно ошибаться, зато машина безупречна. Вам ли не знать. На том стояло и стоит ваше убогое безжизненное мышление.

Папаша побелел, как полотно.

- Не может быть, - пробормотал он. - Скажите, что вы пошутили, Псаев.

- Еще нет, - ответил я. - Но ждать не придется. Прощайте, Папаша.

И скакнул на зеркало, а с зеркала - на облако.

Там я задержался, не будучи в силах преодолеть соблазн и не взглянуть на события, которые развернулись внизу. Инструментарий пал на Папашу сразу весь, взыграв и зондами, и кишками, и полостными стерилизаторами. Прозрачные трубки потемнели, наполняясь разнообразными соками - преимущественно дерьмом. Папаша издал страдальческий вопль, который сразу захлебнулся под маской вакуумного отсоса. Сверла вонзились в его заплывшие жиром виски. Посреди Лазарета вспыхнул и повис виртуальный экран, по которому побежал зеленый пунктир, ознаменовавший начало сканирования. Сразу защелкали и красные цифры, перемежавшиеся бессчетными Тарантулами. Огромный манипулятор погрузился в Папашу с нижнего полюса, и я увидел, как колышется брюхо, раздираемое шарнирами. Глаза у Папаши закатились, и он целиком содрогался, от редких седых волосков на темени до китовых туфель. Из кармана вывалились клещи. Второй манипулятор задержался над ними, не зная, как поступить. Я свесился с облака и подал команду. Он облегченно встрепенулся, подхватил их и с размаха ударил Папашу в левый глаз. Кровь брызнула фонтаном, и я понял, что дальше не будет ничего интересного.

Часть третья. Клей

Конечно, все вышеизложенное происходило на зеркалах. Нас не пускают за границу. Мы люди военные. Остальных тоже не пускают, и никто не знает, что там творится.

Я откинулся в кресле. Теряя сознание, крикнул:

- Козу отключите...

Ее уже волокли прочь. Коса мела пол, сарафан задрался, в веснушчатое плечо впилась игла шприца.

- Молодчина, Псаев, - прогудел над ухом Евгений Султанович.

Но я уже летел в бездонную черную пропасть.

И пробыл в ней целых двадцать минут, за которые более или менее выспался.

Вернувшись к бытию, я обнаружил, что лежу на кожаном диване в кабинете Жомова-Пещерникова. Гулко ударили напольные часы. Солнце влагало пыльные персты в библиотечный полумрак. За окном прозвенел трамвай. На оцинкованный подоконник со скрежетом приземлился голубь. Он распушил переливчатое радужное жабо, высматривая самку, и я почти услышал его горловое любовное пение. Я был накрыт солдатским одеялком; под головой, стоило мне шевельнуться, скрипнул жесткий валик. Отец Жомов-Пещерников сидел за письменным столом, слюнил пальцы и перебрасывал страницы старинной книги. Он делал это с ожесточенным отвращением. Мелькнула гравюра, и стало ясно, что там фигурировал какой-то сатанизм.

- Нигде нет ни слова о твоем Водолее, - буркнул Жомов-Пещерников, не поднимая глаз. - Мерзавцы позаботились надежно схорониться.

Я приподнялся на локте.

- Где вино?

- На водопроводной станции, как и положено, - ответил он. - Нынче буду ее освящать.

- Водопроводную станцию?

- Да, водичку. Ихние инженеры говорят, что после этого можно год не фильтровать.

Палец Жомова-Пещерникова уткнулся вдруг в какой-то абзац.

- Вот! - Батюшка удовлетворенно взглянул на меня. - Кое-что все-таки есть! Эти негодяи называли свою закваску Клеем. Совокупный душевный экстракт на крови с добавкой черного семени от ихнего магистра. Подлить в вино, а вино - в воду. Но этого мало. Ты, сын мой, совершил настоящий подвиг. Без тебя мы не узнали бы главного.

Я сел. В кабинете пахло ладаном, свечами, книгами и чем-то съестным.

- О чем вы, батюшка?

- О том, что сказал тебе Бобе. Клей не проснется без акта истинной веры. Сатана, которого они сварили, не