Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг Страница 10

Двадцатитрехлетняя Сара садится рядом со мной. На ней пара туфель, очень неудобных на вид. Меня под пушкой не заставишь надеть такие туфли.

– Как дела? – спрашивает она.

– Не знаю. Вроде нормально.

– Как школа?

– Все прогуливаю.

– Беда.

– Не особо. Школа не то место, где может родиться шедевр, знаешь?

– Не все могут стать знаменитыми, – говорит она.

– Проблема вообще не в этом, – говорю я.

– У тебя просто переходный период, – говорит она.

– Никакой у меня не период, – говорю я.

– Как скажешь, Зонтик, – говорит она. С усмешкой.

Когда я вижу, что она как будто собирается встать и уйти, я спрашиваю:

– Почему ты такая язва?

– Потому что ты зануда, – отвечает она.

Я уже третий раз за день это слышу. Может, я и в самом деле зануда.

– Я хочу у тебя кое-что спросить, – говорю я.

– Позвони Брюсу, – бросает она, а потом встает и уходит на север в своих идиотских туфлях, не оглядываясь.

Я сижу там еще минут десять. Думаю о том, что я зануда. Думаю о том, что я не зануда, но что-то тут происходит, хотя я не знаю что. Думаю, не позвонить ли Брюсу, но даже не достаю телефон из кармана. Вместо этого я слежу за бездомным, который рисует на асфальте у фонтана на площади Риттенхауз. Я не поднимаюсь посмотреть, что он рисует, и даже не пытаюсь пересесть на скамейку поближе, просто смотрю на него через весь парк.

Был ли он когда-нибудь в Мехико? Разговаривал с собой двадцатитрехлетним? Есть у него брат, который больше не звонит?

Двадцатитрехлетняя Сара язвит, потому что она не воспринимает меня серьезно. Я шестнадцатилетняя девочка. Глупая и истеричная. Ни один человек в мире не воспринимает меня серьезно. Но в глубине души я знаю: что-то не так. Настолько, что кому-то нужно отнестись к этому серьезно. Может, начало должна положить я. Может, я первая должна отнестись к этому серьезно.

Снежинка

Бездомный художник спит в дверной нише дома с заколоченными окнами в четырех кварталах от моего. Я впервые увидела его еще до того, как стала десятилетней Сарой. Он никогда не просит денег. Большинство бездомных в городе сидят на перевернутых коробках от молока и говорят что-то типа «Четвертак не пожалеете?». У некоторых есть таблички. «БЕЗДОМНЫЙ ВЕТЕРАН», «ПОМОГИТЕ ЧЕМ МОЖЕТЕ». «ПОМОГИ БОЖЕ», «НУЖНА ЕДА», «ВЫРУЧИТЕ БРАТА».

Некоторые под кайфом или пьяные. Есть белые и есть черные, есть мужчины и есть женщины, есть иностранцы с акцентами. Этот – который спит в дверной нише дома с заколоченными окнами в четырех кварталах от моего – белый, с клочковатой бородой и, скорее всего, сумасшедший.

Он мастерит шапочки из фольги. Мне кажется ироничным, что он показался в этот момент. Я пытаюсь не думать о головных уборах со времени фиаско в художественном кружке. Так вот, у него каждый раз новая шапочка. Сейчас он рисует на асфальте у фонтана, и даже коп на мотоцикле, который иногда тут тусуется, не просит его уйти. Художник чиркает, тушует, и все так ритмично, как будто у него в голове играет музыка. Время от времени он что-нибудь выкрикивает: Атас! Нахрен! Что это вообще за хрень, сынок? Ты дерьмо без палочки! Он ни к кому не обращается. Это как будто слова песни к его музыке. Музыке в голове. Иногда он выпрямляется и вскидывает руки в воздух, как будто только что забил гол. Иногда он с силой прыгает на кусок мела и вдавливает его в асфальт. Подпрыгивает вверх-вниз, подтягивая колени прямо к груди. У него искусство – это истерика.

Он приемлемая диковинка нашего района. Ходячая фреска. Граффити, которое никто не соскребает. Один из тех котов, которых подкармливаешь, но не трогаешь. Он всегда одет в несколько слоев, даже летом. Он носит мешки поверх ботинок. Наверное, от дождя помогает.

У него всегда есть художественные принадлежности. Филадельфия – город искусств. Студенты оставляют ему принадлежности, пока он спит. Добрые феи художественных принадлежностей.

Он рисует везде, всегда, весь день. Фанерные доски на окнах здания, где он спит в дверной нише, всегда меняются. Каждый день он что-то на них рисует, понемножку. Тротуар перед его спальным местом всегда разноцветный. Если ему не удается найти подходящий цвет, он роется в мусорках, чтобы подобрать то, что даст ему нужный оттенок. Куриные кости, засохшая пицца, резинка с подошвы. Иногда он жжет деревяшки и делает как бы уголь.

Он не пишет слов. Редко рисует что-то, что люди могут распознать. Только абстракцию. Иногда, когда он рисует на асфальте и тушует пальцами, то оставляет за собой кровь.

У него есть миссия. Настоящая миссия.

Я хочу миссию.

Не чью-то чужую. Я хочу свою миссию. Что-то, что придумаю сама. Что-то, что мне хочется делать. Что-то, от чего мне захочется подпрыгивать, вверх-вниз.

Социалка – вот все, о чем я думала последние два года. Старшая школа живет Социалкой. Я создала аккаунт в ту же минуту, что перешла в девятый класс, чтобы быть готовой. Мы с Кармен постили наши проекты и фото, которые снимали, гуляя по городу. Три недели мы с ней были единственными подписчиками друг у друга. Потом мы законтачились с Вивиан-черный-кофе, хотя она вечно писала пассивно-агрессивные комментарии. А Вивиан была знакома с Лесли, чья лучшая подруга – Вики-победительница-выставки, так что мы и с ней законтачились. А потом Вики законтачилась с нами. Постепенно родился художественный кружок.

Пару месяцев назад я увидела в Социалке статью о том, что от Социалки у людей развивается депрессия. Я спросила себя: я в депрессии?

Я не в депрессии.

Я в порядке.

Социалка показывала мне, что я в порядке, каждый раз, когда я туда заходила. Все стенали о своих простудах, оценках, родителях, несварении. Я так устал! Бессонница, бессердечная ты сука! Вивиан и ее подтекст: Сами знаете, кто вы, крысы плебейские! Вики-победительница-выставки: Нет двух одинаковых снежинок. Природа – вот единственная оригинальность.

В Социалке оригинальности не существует. Даже когда речь об оригинальности.

В Социалке идет дождь из брехни.

К тому моменту, как я пошла в старшую школу, я получала дозу адреналина каждый раз, когда что-то постила, а потом стирала пост, пока никто не увидел. Кармен как-то спросила меня: «Слушай, ну чего ты все свои посты стираешь?» Я ответила: «Не знаю». Она сказала: «Ты такую смешную штуку вчера написала!» Даже тогда, когда я еще не знала про дождь