Дни убывающего света - Ойген Руге Страница 10

позади, втянув голову в плечи. Потом они пришли в какой-то барак, где бледный мужчина проверял их документы, и пока Шарлотта размышляла, обращаться ли в новой Германии к таможеннику «гражданин» или «товарищ», Вильгельм уже всё уладил и даже такси заказал. Город мало чем отличался от гавани, и хотя Шарлотта на первый взгляд не усмотрела непосредственных разрушений, разрушенным выглядело всё: дома, небо, люди, прячущие свои лица в высоко поднятых воротниках. На одном из углов продавали суп из бочки.

Две фигурки пытались перетянуть через бордюр тележку, доверху набитую барахлом. Постепенно до Шарлотты стало доходить, что она ошиблась, купив для возвращения шляпку с черной вуалью. Вильгельм раскомандовался носильщиком. Шарлотта дала растерявшемуся мужчине два доллара чаевых.

— Ты перебарщиваешь, — сказал Вильгельм.

— Ты тоже, — ответила Шарлотта.

Грозно шипя, подъехал их состав. Запахло поездом — характерной смесью сажи и туалета. Шарлотта давно не ездила по железной дороге. Она смотрела в окно. Под монотонный перестук колес тянулись пейзажи. Влажно поблескивал лес. На пашне лежали грязные остатки первого снега. Из будки смотрителя поднимался дым и, проезжая мимо, Шарлотта уловила движение смотрителя, когда тот начал поднимать шлагбаум.

— Смотритель, — произнес Вильгельм. Триумфально произнес, будто что-то этим доказав.

Шарлотта не отреагировала, продолжала смотреть в окно. Пыталась найти что-то утешительное. Пыталась радоваться церковной башне из красного кирпича. Пыталась при виде ландшафтов разбудить в себе чувство родины. Шоссе с растущими по его краям деревьями напоминало, что и в Германии было подобие лета. Ленивый встречный ветерок, мотоцикл Вильгельма BMW-R-32 с коляской, в которой сидели мальчишки. Наивные. Смеющиеся.

Поезд остановился, дверь в купе открылась. Запах сажи от бурого угля и холодного дождя залетел в купе. Мужчина, не поздоровавшись, не сняв пальто — поношенное пальто темной кожи, сел. Обувь измазана глиной. Мужчина коротко изучил их боковым зрением, затем вытащил из портфеля контейнер для завтраков и достал из него уже надкусанный бутерброд. Жевал долго и тщательно, потом вернул на три четверти съеденный бутерброд в контейнер. Затем достал из портфеля «Нойес Дойчланд», раскрыл ее, и Шарлотте бросился в глаза заголовок со страницы, повернутой к ней:

«ПАРТИЯ ЗОВЕТ ТЕБЯ!».

Шарлотте стало стыдно. За вуаль. За свой страх. За пятьдесят банок Nescafe в чемодане… Да, партия нуждалась в ней. Эта страна нуждалась в ней. И она будет работать. Она будет помогать, строить эту страну — есть ли задание прекраснее?

Теперь мужчина держал «НД» так, что она смогла увидеть и нижнюю часть страницы: менее важные вещи, которые вдруг стали ее интересовать. Как замечательно понимать, что она, если захочет, уже сегодня вечером сможет пойти в кинотеатр «Штерн» в Берлине-Митте — там показывали «Дорогу надежды». Шарлотта была готова и это воспринять как добрый знак, и ее тронуло — с чего бы? — почти до слез, когда в рубрике «ОБЪЯВЛЕНИЯ» она прочла: «Заказы на большие рождественские елки подавать в потребительский кооператив „Грос-Берлин“ письменно или по телефону не позднее 18 декабря».

Мужчина развернул газету целиком, так что Шарлотта смогла увидеть передовицу, и как-то сам собой взгляд упал на подпись к фотографии: «Государственный секретарь министерства образования товарищ…» А дальше она ожидала увидеть «Карл-Хайнц Дрецки».

Но не увидела.

Поезд, резко дергаясь, переваливался со стрелки на стрелку. Шарлотту болтало в коридоре из стороны в сторону, но ударов она почти не замечала. С трудом добралась до туалета, открыла — голыми руками — крышку унитаза, и ее вырвало тем немногим, что она съела на завтрак. Опустив крышку, села на нее. Стук колес отдавался ей прямо в зубы, прямо в голову. Она всё еще ощущала холодный изучающий взгляд, который встретил ее поверх газеты. Черное кожаное пальто — так нарочито. Всё было ясно, всё сходилось. «Заманили» — подходящее слово. Заманили с помощью сионистского агента Дрецки.

Поезд визжал и скрипел, как будто-то вот-вот развалится. Она крепко сжала голову ладонями… Или она сошла с ума? Нет, голова на месте. Мысли были ясными, как никогда. Если б там хотя бы написали «новый государственный секретарь»… Она хихикнула от странного удовольствия, что научилась различать такие тонкие нюансы. «Новый государственный секретарь» означало, что был «прежний». Но никакого «прежнего» не было. Его не существовало. И они были протеже несуществующего. Они сами практически не существовали. На вокзале Берлин-Остбанхоф будут стоять мужчины в черных кожаных пальто, и Шарлотта проследует за ними, покорно, без шума. Подпишет признания. Исчезнет. Куда? Она не знала. Где оказывались те, чьи имена больше не упоминались? Те, кто не просто не существуют, но и не существовали никогда?

Она встала, сняла шляпку. Сполоснула рот. Оглядела себя в зеркало. Идиотка. Достала из сумочки маникюрные ножницы и отрезала от шляпки вуаль. Хотя бы от этого себя избавить.

Мужчина стоял в коридоре и курил, она сжалась и проскользнула мимо него, не задев.

— Ты где была так долго? — поинтересовался Вильгельм.

Шарлотта не ответила. Села, стала смотреть в окно. Смотрела на поля, холмы, смотрела и не видела их. Удивлялась, что сейчас чувствует прежде всего злость. Удивлялась тому, о чем сейчас думает. Думала, что ей нужно думать о чем-то более важном. Но она думала о своей швейцарской печатной машинке без буквы «ß». Она думала о том, кто будет наслаждаться пятьюдесятью банками Nescafe. Она думала о «царице ночи», которую вернула (по мизерной цене!) в цветочную лавку. Она думала, в то время как за окнами мелькал пустой фильм, в то время как по полю полз трактор…

— Трактор, — произнес Вильгельм.

…в то время как поезд остановился на маленьком грязном вокзальчике…

— Нойштрелиц, — произнес Вильгельм.

…в то время как пейзаж становился ровнее и безутешнее, в то время как за окнами проносились ровные ряды сосен, прерываемые мостами, улицами и железнодорожными переходами, на которых никто никогда не стоял в ожидании, в то время как телеграфные провода бессмысленно перепрыгивали от столба к столбу, а по окну начали косо ползти капли дождя — она вспоминала о том, как почти год назад Вильгельм сидел на лежаке, вспоминала его сухие бледные икры, торчащие из брючин.

— Вот так да! Вуальку отрезала. — воскликнул Вильгельм.

— Да, — ответила Шарлотта. — Вуальку отрезала.

Вильгельм рассмеялся. Белки глаз сверкали на загорелом лице и угловатый череп блестел, как отполированная кожа для обуви.

Ораниенбург: указатель на улице. Вспомнились кафешки, где за пару пфеннигов можно было купить кофе и в тени каштанов поедать захваченные из дому бутерброды. Вспомнились пляжи, по-воскресному одетые люди, голоса торговцев с лотками и запах горячих жаренных сарделек. Сейчас, подъезжая к