Два окна на Арбат - Александр Алексеевич Суконцев Страница 53

— Во сколько оцениваете? — спросила приемщица, неоново улыбаясь.

— Сто пятьдесят рублей.

— Да вы что, гражданка, спятили, что ли? — Неон сразу погас. — У нас и цен-то таких нет. Вот смотрите по прейскуранту: «Костюм жен. трико — 72 р.». А вы одну юбку цените 150.

— А вы мне продайте такой костюм за 72 р., — сказала Полина.

— У нас не магазин, — немедленно парировала приемщица. — И не базар, торговаться неприлично даже. Хотите сдавать за 38 р. — сдавайте.

— Позовите заведующего.

— А что заведующий? Покупают у спекулянтов и хотят, чтобы государственная организация им такие же цены выплачивала.

— Почему обязательно выплачивать? Это же так делается — для гарантии.

— Вы тут нам своих гарантий не устанавливайте.

Похолодев от недобрых предчувствий, Полина сдала юбку. А через неделю Полина получила в красивом пакете… кофточку. Совершенно ей незнакомую.

— Какая юбка, гражданка? — спросила приемщица. — Вы что-то путаете… А что, заведующий родит вам вашу юбку? Ладно, ладно, без истерики обойдемся.

Одним словом, через месяц мытарств Полина поняла, что юбка ее того… приказала долго жить. Чудеса были налицо.

— Получите, гражданка, 38 р., как вы сами оценили вашу юбку, — сказал заведующий, — и разойдемся красиво.

— Нет, я этого так не оставлю.

И Полина пошла к Кукушкину. И Полину к Кукушкину не пустили:

— У начальника совещание.

— А мне плевать, — сказала Полина. — Я только кину ему прямо в рожу вот эту квитанцию, и пусть он подавится, ваш начальник.

Но пробиться сквозь опытную секретаршу Полине не удалось.

— Гражданка, не хулиганьте. Вы оскорбляете номенклатурное лицо при исполнении служебных обязанностей. Я вызову милицию.

Полина даже не помнит, что она там кричала, пока не выскочил из кабинета ошалелый Кукушкин и не стал ее успокаивать. Ей не хотелось домой, и она отправилась к Любке Колокольцевой излить душу. Однако Любка встретила ее холодно. А выслушав исповедь Полины, сказала:

— Так тебе и надо.

— Ты с ума сошла?

— А что, только нам, что ли, грешным, от кукушкинского сервиса страдать?

— Ты-то чем пострадала?

— На, полюбуйся!

Любка сдернула с головы платок и растрепала волосы. Прекрасные Любкины волосы, которым завидовал весь Арбат, были сожжены и болтались рыжими патлами, как на драной кукле.

— Сожгли? — ахнула Полина.

— В новом салоне. И еще старой дурой обозвали. Хотя ты мой возраст знаешь. Зато уж твой-то — плакатики везде понавесил, будь здоров. Провалиться бы ему в тартарары вместе с его шарашкиной конторой. И тебе вместе с ним.

— Да я-то при чем? — со слезами спросила Полина.

— Одна лавочка, — отрезала Любка.

Многолетняя дружба лопнула, словно неоновая трубка, в которую хулиганы бросили камень.

Полина поехала к Любимовым. А у Любимовых свое горе-злосчастье. Два года стояли они в очереди на телефон, а конца этой очереди не было. Тогда любимовская сноха нашла какого-то монтера, и он за двадцать пять рублей поставил им телефон.

В первый же день Любимовы на радостях обзвонили всех знакомых, всем сообщили номер и просили звонить.

А на другой день пришли два других монтера и телефон сняли. Да еще пообещали передать дело на административную комиссию и оштрафовать за «незаконные, самовольные действия».

— Жулики кругом, — сказала любимовская старуха.

А Ленка, сноха, глядя бесстыжими зенками прямо Полине в глаза, отрезала:

— Твой-то с ними заодно, что ли? Выручкой делятся?

— Как это делятся? — не поняла Полина.

— Проще простого. Одного своего подсылают четвертные сшибать, а другие потом ходят, телефоны снимают. На Одну зарплату живете. Холодильник — не холодильник. Ковры — не ковры. Джерси — не джерси.

— Да он-то при чем? Он к телефону никакого отношения не имеет! — сказала Полина.

— Одна бражка, — ответила старуха.

Вот все эти обстоятельства и явились причиной появления на холодильнике уже известной записки Полины. Полина ушла от Кукушкина, оставив ему прекрасную новую квартиру с совмещенным санузлом, с холодильником и с ковром типа «Мишки»!

Перед Аркадием Степановичем Кукушкиным встали во весь рост сразу несколько вопросов. Конечно, там, наверху, за развод не похвалят, хотя инициатива исходит и не от Кукушкина. Он не виноват: ушла жена. Но могут спросить: «А как же ты допустил?»

Но, пожалуй, больше всего грызла Кукушкина самая обыкновенная мужская обида: «Бросила, паскуда. Как ненужную тряпку выкинула. Ну, я тебе выброшу! Я т-т-тебе покажу, каков Аркадий Кукушкин. Я — тиран? Я — изверг? Я — убой населения? Хорошо! Завтра же приведу другую. Десяток, стоит только захотеть. Только подниму палец. А ты поищи не тирана. Не изверга. С такой квартирой и с такой зарплатой. И с персональной машиной. В ногах будешь валяться».

Именно в этот момент на глаза Кукушкину и попалось объявление, написанное Агриппиной Львовной.

«Залетникова? — задумался Кукушкин. — Да это уж не директор ли галантереи? Так у нее же дочка симпампон. То, что надо для номенклатурного лица. Не какая-нибудь там Полина Виардо».

И Кукушкин записал адрес.

ОПЯТЬ МАЛЫШКИН. СКОЛЬКО ИХ?

В субботу в квартире № 83 на Арбате первыми были Манькина и сын.

— Козу на соседку оставили, — входя уже как к своим, сказала Елизавета Никаноровна. — Как невеста-то, не приехала еще? Рубль я ей посулила за пастьбу. Стало быть, к вечеру невеста подъедет? Я чего беспокоюсь — привяжет ее к забору, а сама уйдет лясы точить. Бедная Мария намается, а этой хабалке рубль плати. Много ли женихов-то было?

— Отбоя нет, — приврала Агриппина Львовна.

— Ну, мы и тогда первыми были, и сейчас уж подождем, не ближний свет — из Малаховки добирались. В Москву-то на «Москвиче» ездить одно разорение, штрафов не напасешься на них, на кобелей. Чайком, сваха, не угостите?

Агриппина Львовна хотела отрезать: «Здесь вам не чайная», но сдержалась — сама людей назвала. Пошла на кухню ставить чайник.

— Бедно живут, — заметил Люциан.

— Торгаши, — сказала Манькина, — в кубышках полно. Перед соседями прикидываются. Знаю я их.

Следующим пришел Бордюров. Одет он был все в тот же черный, блестевший от времени костюм, белую рубашку, под самым кадыком бабочка. Когда хозяин сглатывал, бабочка расправляла крылья, собираясь улететь.

Бордюров молча и с достоинством поклонился, хотел что-то сказать, но только дернул головой, потревожил бабочку и, отвернувшись от Манькиных, сел.

— Жених, а задница светится, — съязвила Елизавета Никаноровна, нутром почуяв конкурента.

— Я, кажется, с вами незнаком, — заносчиво сказал Бордюров, — и прошу…

— Не много чести от такого знакомства.

— Стукни его, мам, — попросил Люциан.

— Но, но, но! — испуганно вскочил Бордюров. — Обойдемся без применения грубой физической силы. Я ученый и не позволю…

— А что? И стукну, — встала