Жизнь продленная - Иван Иванович Виноградов Страница 38

Он, конечно, понимал, что рискует. Если полковник Стрехнин или комдив узнают об этой самоволке и. о. комбата накануне выхода на боевое, в сущности, задание — вздрючка будет хорошая, возможно, даже с последствиями. Но он понял сейчас и другое: если уж когда-нибудь ехать, то только сегодня. С нового места будет еще рискованнее, не говоря о том, что намного дальше… Лучше рисковать сегодня, чем откладывать риск на послезавтра.

Василь крутанул ногой педаль, мотор заработал, включился свет.

— Понеслись, товарищ капитан?

— Понеслись.

КПП миновали благополучно — документы были заготовлены заблаговременно и умело, — и вот уже дорога на Гроссдорф, ровная серая лента асфальта между колоннами побеленных стволов деревьев и под густым лиственным потолком. Правда, с этого потолка осень уже начинала сбрасывать вниз лишнюю, по ее представлениям, листву, и Дорога была красиво запятнана золотом.

В природе что-то готовилось. Из-за белых колоннад тянуло темной сыростью и чуждым пространством, а над головой висел дождь. Но на самой дороге, в этом древесном тоннеле, было пока что сухо и уютно. Это был даже не тоннель, а какой-то нескончаемо длинный зал с колоннами, по которым метался беспокойный, дрожащий свет фары. Колонны стояли с одинаковыми промежутками, на них была одинаковой высоты побелка, и все это для того, чтобы ты не свернул с указанной дороги… Хвала, хвала тебе, немецкая пунктуальность!

Подготовка в природе закончилась, и пошел мелкий, нудный дождик. Дорога постепенно становилась мокрой, опавшие листья — скользкими, но ни Василю, ни Густову не хотелось сбавлять скорости. Если уж ехать, так быстро…

Проскочили знакомый просторный, почему-то уже без регулировщицы, перекресток перед Гроссдорфом. Потом мотоцикл сильно подбросило на асфальтовой заплатке, что появилась на месте гибели Жени Новожилова. И дальше тут все пошло вроде бы уже и не чужое, не совсем чужое. И деревья, и обочина, и эта заплата на дороге.

Мотоцикл ворвался в тихий ночной Гроссдорф, как авангард атакующей армии. В свете фары возникла и пропала чуть выдвинутая на тротуар знакомая терраска комендатуры.

Василь развернулся на неширокой пустой дороге, заехав колесом на тротуар, и заглушил мотор.

— Тыхо як! — удивился он.

В городке было тихо и пусто. Густов даже подумал: может, и комендатура ликвидировалась?

Но нет. На терраску поспешно выступил лейтенант, впрочем, уже старший лейтенант, Бубна и приветственно поднял над головой свою неизменную палку с латунными бляшками.

— Черт подери, кого я вижу! — закричал он. — Предводитель кротов со своим Дон-Кихотом! Каким это ветром вас занесло, ребята?.. Прошу, прошу до нашей хауз-хаты!

Он был рад гостям. Подождал, пока они поднимутся по ступенькам, и крепко, старательно, как будто сжимал силомер, подавил каждому руку. Затем повел через служебную, с телефонами, комнату во внутренние, так сказать, покои. И привел туда, где были оставлены в прошлый раз наедине Густов и Зоя. Для Густова эта комната и теперь была Зоиной, и он ждал, что Зоя вот-вот появится. Сам того не замечая, он уже улыбался, уже радовался ей…

— Садитесь, братцы, к столу, а я сейчас пивка свеженького организую. Надо же иметь хоть какую-то пользу с этой Германии!

Комендант прошел в служебную комнату, громко распорядился там насчет пива, и Густов совсем уже приготовился к тому, что сейчас увидит Зою с тем огромным графином.

Но вошел солдат. С графином, а лучше сказать — с хрустальным кувшином в серебре. Прихромал к столу и хозяин. Всем было налито пиво в небольшие, тоже небось хрустальные кружки.

— Живу богатым бобылем, так-то вот, — начал комендант рассказывать. — Зубрю немецкий, потому что Зойку отпустил на родину и все разговоры с немцами приходится вести самому. На кой хрен мне все это нужно — сам не пойму, но вот выполняю свой почетный долг. Тут у меня уже и помощники появились. Немец, если он с тобой заодно, — это такой работник, что дай боже! Сказано — сделано! И сделано не на шармачка, а крепенько, по-настоящему. Они и работать умеют, как воевать, — аккуратненько!.. А ты что, капитан, нос повесил? Или в вашем лагере тоже скучно?

— Скучать-то не дают, — ответил и впрямь погрустневший и потускневший Густов. — Завтра на разминирование выходим.

— Куда?

— Под Штеттин.

Комендант привычно ругнулся.

— Надо немцев самих заставить снимать свои мины, — сказал он. — Пленных-то до беса! Сами ставили — пусть бы сами и снимали, мать иху так!

— Согласен с тобой. Но приказали пока что нам…

Густов все еще поглядывал на дверь и прислушивался к тому, что за нею делается. Временами там слышались шаги, неразборчивые слова, смешки. Комендант и Зоя могли договориться и разыграть его… В конце концов он не выдержал и спросил:

— А почему Зоя так быстро…

— Ты, значит, к ней приехал?

Комендант явно ждал этого — и вот дождался!

— Значит — к ней?.. Ну, не хитри, не хитри, меня не проведешь теперь! Я тут таким дипломатом стал, что людей как на рентгене вижу. Даже противно бывает…

Густов молчал. Снисходительно относясь к ухарскому тону коменданта вообще, он совершенно не мог принять его, когда речь шла о Зое.

Комендант вроде бы почувствовал это и заговорил несколько по-иному:

— Насчет Зойки так дело было. Она уже давно просилась домой, даже плакала по вечерам, но я не мог отпустить ее. Сам понимаешь, мне без нее как без рук. И тогда принялась она меня немецкому учить…

В Густове шевельнулась не то что бы ревность, но что-то похожее. Может быть — зависть.

— Но ты все-таки не пиши ей, капитан, — продолжал Бубна.

— Да я и не знаю, куда она поехала…

— Это ты сейчас узнаешь… — Бубна достал из внутреннего кармана кителя бумажник, разыскал в нем между оккупационными марками небольшой, будто детский, конвертик нежно-голубого цвета и протянул его Густову. Тут ее адрес. Просила передать тебе, если приедешь, и разорвать, если не соизволишь… Аллес ферштейн?

Густов протянул руку.

Бубна чуть