Утешение - Гаврилов Николай Петрович Страница 22

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ВСТРЕЧА

20.01.1995　

По пустой безжизненной улице с развалинами домов по сторонам, ревя двигателем, ехала бронированная боевая машина пехоты. На БМП сидело несколько человек. Один перед башней, держась за ствол скорострельной пушки, остальные на десанте за ней. В черных вязаных шапочках, в бронежилетах, с подсумками и автоматами, с трубами гранатометов за спинами. Чтобы удобнее было сидеть, на броне лежал замызганный цветной ковер.　

Лязгая гусеницами, тяжелая машина на полной скорости проскочила мертвенный переулок, и тут сидящие на броне военные заметили впереди одинокую фигуру женщины, идущую по обочине. Заслышав металлический лязг и шум за спиной, женщина благоразумно сошла с асфальта в сторону.

Выбрасывая струю дыма, БМП проехала мимо, но вдруг резко остановилась, качнувшись вперед и назад. Человек, обжимавший рукой пушку, спрыгнул на землю и, шагнув к женщине, удивленно воскликнул:　

— Ольга? Простите, вы Ольга? Мы с вами в Моздок ехали. Я Слава. Вы что здесь одна ходите? Жить надоело?　

Славу было не узнать. Лицо похудело, подбородок зарос щетиной, под глазами красные круги от ветра, холода и усталости. Но сами глаза остались прежними — с блеском веселого задора. Поверх бушлата куча подсумков с магазинами для автомата, с гранатами. На шее гражданский шарф. Из-за амуниции он выглядел толстым и неповоротливым. Погон не видно. Все сидящие на броне были без погон, хотя по возрасту и по какой-то уверенности в позах становилось понятно, что они офицеры.　

— Как вы здесь оказались? Нельзя здесь одной ходить. Куда вы направлялись? — сыпал вопросами Слава, и было видно, что он искренне рад Ольге, как будто встретил давнюю и близкую подругу. Военные на БМП между тем защелкали предохранителями автоматов, беря под прицел ближайшие здания.　

— Я на железнодорожный вокзал иду. Вернее, рядом. Мне сказали, что Алеша там… Последнее место, где его видели, — торопливо, радуясь, наверное, еще больше Славы, выговорила Ольга. Есть такие люди, которых как будто знаешь всю жизнь.　

— Понятно. Залезайте на броню, мы вас подвезем. Вот, берись за поручень… Пацаны, помогите ей. Сейчас подсажу… С ветерком доедем. Ну вы… ты… смелая. Дайте кто-нибудь ей на что сесть.　

Один из военных протянул взобравшейся на борт Ольге грязную замасленную подушку. Посоветовал:　

— Подложите под себя. А то жестко ехать. Не лимузин…　

Слава забрался на свое место, постучал по люку. БМП взревела, дернулась — Ольга чуть не улетела — и, набирая ход, грохоча гусеницами, продолжила движение.　

В лицо бил ветер. Капюшон сорвало. Через несколько минут кожа на лбу и скулах задеревенела. Ольга держалась изо всех сил за основание какой-то антенны. Трясло и подкидывало неимоверно. Она ехала высоко над землей вместе с обвешенными оружием бойцами, и непонятно почему, может, от встречи со Славой, может, оттого, что она находится среди бойцов и ей на минуту не надо бояться ни людей, ни собак, на душе стало хорошо.　

Мелькали вдоль улицы дома разбитые и дома пока целые, поваленные столбы. Видела местных, двух старушек с гружеными саночками, которые с удивлением смотрели на сидящую на БМП женщину. Из-за рева двигателя разговаривать со Славой не представлялось возможным, поэтому, когда она поняла, что они выезжают к привокзальной площади, когда показалось разрушенное, как в Сталинграде, закопченное здание вокзала, а слева стоящая торцом пятиэтажка с витринами без стекол, она схватила за руку ближайшего военного, а он ткнул Славу прикладом автомата.　

БМП сбавила ход, заехала во двор пятиэтажки и встала.　

Вокруг ни души.　

— Оля, пропадешь здесь. Подумай, — переходя на «ты», предупредил Слава, помогая ей спуститься. У него как-то получалось мгновенно сближаться и становиться родным. — Может, с нами, а? Ладно, понимаю… Смотри… — Он стал очень серьезен. — Вон, видишь, девятиэтажка? Вон, краешек над домами. Там наш опорник. Мы едем туда. Как только с местными переговоришь, двигай к нам. Но только не в темноте — наши застрелят. Там меня найдешь. Ни в коем случае не доверяй местным. Взгляд не прячь, смотри в глаза — с достоинством, но без вызова, понимаешь? Главное, чтобы было видно, что у тебя нечего взять, что ты не добыча. Если темнота застала, жди утра, где придётся, но только не на улице. Когда будешь подходить к девятиэтажке, сними капюшон и руки подними вверх. Кричи, что меня ищешь, мой позывной — «Вьюга». Когда приблизишься, иди только по асфальту, на землю не ступай, там кругом мины. Не хочется мне тебя здесь оставлять… Плохо это.　

— Слава, ты меня сейчас напугаешь, я и с места не сдвинусь. Я и так боюсь, — просто и искренне ответила Ольга.　

— Да, да, ты права. Прости. Все будет хорошо. До встречи. — Слава обнял ее, как сестру, сквозь пальто Ольга почувствовала твердость рожков и гранат. Еще совсем недавно, в другой жизни, она бы не поняла этого объятия, но теперь чувствовала: просто на войне ценишь людей — тех, которых считаешь своими. Здесь пропадали условности.　

— Слава, поехали, — позвали с брони.　

БМП уехала, и стало страшно. И одиноко. Вокруг вроде тихо. Ольга прошла вглубь двора, на первый взгляд, нежилого дома и возле гаражей сразу увидела сгоревший танк. Он стоял, одной гусеницей заехав на сломанное дерево. В башне зияла дыра, дуло бессильно опустилось на люк механика, танк выглядел черным и мертвым, присыпанным снегом. Многие тонны обгоревшей брони. Она обошла вокруг него, зачем-то попыталась заглянуть в дыру, хотя было ясно, что здесь давно никого нет. Недалеко валялась полусгоревшая солдатская шапка и пустой подсумок в бурых засохших пятнах. Чуть дальше втоптанная в грязь вязаная перчатка. И повсюду стреляные гильзы.　

Только местные могли рассказать, как здесь разворачивались события.　

Когда находишься в воюющем городе, на улице долго оставаться нельзя. Словно в подтверждение, где-то за домами раскатисто ударил танковый выстрел и сразу глухо забил крупнокалиберный пулемет. И Ольга быстро пошла к ближайшему подъезду. Первая ночь в Грозном показала — не надо бояться местных. Кроме того, Ольга была уверена, что ищущая сына мать неприкосновенна в своем горе.

Почему-то вспомнилось, какой беспомощной она раньше была. Особенно когда ушел муж. Любая медсестра в поликлинике могла на нее наорать, Ольга краснела, оправдывалась; потом, по дороге домой, толкая коляску с крохотной Настей по снегу, с пылающими ушами в мыслях ставила эту наглую тетку на место. Постоянно всех стеснялась и только дома, в единственном месте на свете, чувствовала себя уверенно. А теперь ходит по разрушенному Грозному, ищет сына.　

— Эй, женщина, — послышалось за спиной.　

Возле дальнего подъезда стоял мужчина в норковой шапке. В глаза бросилась начищенная до блеска обувь. Кругом грязь и снег, а он в туфлях без пятнышка.　

— Здравствуйте, — как можно доброжелательнее поздоровалась Ольга, направляясь к нему. — Скажите, а вы здесь живете?　

Мужчина ее внимательно рассматривал. На первый взгляд он не походил на чеченца — глаза голубые, рыжая щетина. Только нос с горбинкой, и в лице что-то хищное. Удивлен и насторожен.　

— Нет, — ответил он, не спуская цепкого взгляда с Ольги. — Сестра моя здесь живет. Я ее в село вывез. Когда тихо, прихожу квартиру смотреть. А ты с разведкой приехала? Я из окна видел. Из ФСБ? Или журналистка? Почему одна?　

— Разведка? Да нет, меня просто подвезли… Я сына ищу. Он пропал здесь в новогодние дни. Танкист, всего восемнадцать лет. Может, вы видели его? — выговорила Ольга и полезла в сумочку за фотографией. Но чеченец не стал смотреть.　

— Я не знаю. — Он сделал отрицательный жест рукой. — Ты русских спроси. Вон, на первом этаже окно кирпичами заложено. Они там живут. Их спроси.　

И добавил что-то на чеченском. Зло добавил.　

Ольга пошла к указанному подъезду. Подергала металлическую дверь, но она оказалась закрыта. На двери желтело выцветшее объявление из другого мира: «Салон-парикмахерская. Стрижка, укладка. Лучшие мастера. Ждем вас по адресу…» Ольга подошла к окну, поднялась на цыпочки и осторожно постучала по кое-как наставленным один на другой кирпичам. За домами еще раз глухо и гулко прострочил крупнокалиберный пулемет. В квартире на первом этаже послышалось движение, ее пытались рассмотреть в щели. В этом городе все всего боялись, страх почти физически окутывал полуразрушенные улицы. Затем дверь подъезда открылась, и на улицу выглянула полная женщина средних лет, русской внешности, в наброшенном платке, одетая в грязную куртку, которую, наверное, не снимала ни днем ни ночью.