Лемнер - Александр Андреевич Проханов Страница 17

крылышками. Они видели плывущее в океане бревно. На нём в ряд стояли красноногие чайки с жёлтыми клювами, смотрели все в одну сторону. Было неясно, откуда в открытом океане бревно, быть может, оно было остатком утонувшего корабля. Ночью, когда на краткое время стемнело, они вышли подышать холодным, дующим над океаном ветром и видели, как из океана излетают лучи. Казалось, там сияет подводный город с улицами, фонарями, идёт ночное гулянье. Поднялся туман, признак близких льдов. Из тумана возникла прозрачная женщина, прошла, не касаясь вод.

— Кто эта прекрасная женщина? — спросила Алла, когда они вернулись в каюту.

— Это Богородица, — ответил Михаил Соломонович, обнимая Аллу, и она положила голову ему на грудь.

— Куда она идет?

— На Северный полюс.

— Почему на полюс?

— Она обошла Землю, помогла всем немощным, закрыла глаза умирающим, утешила горюющих и возвращается домой.

— Богородица живёт на полюсе?

— Она живёт в Царствии Небесном. Царствие Небесное граничит с Россией. На Северном полюсе есть лестница, по которой в Россию из Царствия Небесного спускаются святые и праведники. Совершают благие дела в России, возвращаются на полюс и поднимаются по лестнице в Царствие Небесное. На полюсе находятся врата в Царствие Небесное.

— И мы можем подняться в Царствие?

— Не теперь, после смерти.

— Как чудесно, что наш сын, ещё до рождения, окажется у врат в Царствие Небесное. По лестнице спустится святой батюшка Серафим, погладит мой живот, и наш сын, ещё до рождения, примет его благословение. Наш сын вырастет праведником или художником, или мудрецом. Ему будет сниться сон, что к нему подходит старец в золотых одеждах и целует.

Они лежали в каюте. Над океаном светило негасимое солнце, и они плыли в Царствие Небесное.

— Какой ты прекрасный человек, Миша. Столько для меня сделал. Я буду твоей верной женой. Буду ухаживать за тобой. Если заболеешь, вылечу. Мы вырастим нашего сына, состаримся и умрём в один день.

— Так и будет, любимая жёнушка.

На третий день пути появились льдины. Серые, сырые, плыли навстречу ледоколу, окружённые туманом. На одной льдине лежали тюлени. Увидели ледокол и разом упали в воду. Льдины сомкнулись. Ледокол тупым носом колол ледяное поле. Лёд шелестел, хрустел, валился на обе стороны пышными ворохами. За кормой кипела чёрная полынья. Солнце, окружённое красными кольцами, светило над бескрайней белизной, по которой ползла чёрная махина ледокола. Кипящая за винтами вода казалась красной, как вишнёвое варенье.

Воздух от мороза стал звонкий, Каждый вздох порождал звон. Жгло ноздри. Лёд стал толстым, стальным. Ледокол наваливался угрюмой громадой, проламывал толщу. Ледяные ломти с треском раскалывались, отлетали от бортов, ложились громадными осколками с зелёными гранями.

Капитан пришёл в каюту.

— До полюса не дойти. Спаяло насмерть.

— До полюса далеко? — спросила Алла.

— Рукой подать.

— Здесь выгружаемся, — приказал Михаил Соломонович.

Ледокол встал, окружённый льдами. С нижней палубы спустили трап. Матросы сгрузили стол, унесли подальше от ледокола, поставили среди белого поля. Светило солнце, окружённое двумя золотыми кольцами.

— Солнце нас обручает, — Алла счастливо смотрела на солнце, на ледяную, в блеске, равнину.

— Батюшка Серафим несёт нам обручальные кольца, — сказал Михаил Соломонович.

Стол с яствами стоял на бескрайней льдине. На столе красовался букет алых роз. Алла, кутаясь в норковую шубу, смотрела, как Михаил Соломонович открывает шампанское, как хлещет из бутылки струя, наполняет бокалы, проливается на снег.

— Милая жёнушка, — Михаил Соломонович поднял бокал, протягивая к Алле, и та тянула навстречу свой бокал. — Я люблю тебя. Мы обручаемся и венчаемся на Северном полюсе, где земля касается Царствия Небесного. В эту минуту батюшка Серафим касается перстами твоего живота и благословляет нашего сына. Позволь, я надену на твой чудесный палец золотое кольцо.

Михаил Соломонович поставил бокал, откинул ветровку с воротником из волчьего меха, полез в карман куртки.

— Боже мой, где же кольца? — воскликнул он. — Забыл! Забыл в каюте! Ах, голова садовая! Сейчас принесу! — Михаил Соломонович кинулся к ледоколу. Поскользнулся, упал. Добежал до трапа, взлетел на борт. Здесь ждал его капитан, грызя трубку.

— Что прикажете?

— Полный назад!

— Шампанское не допили.

— Она допьёт!

Капитан перебросил трубку из одного угла рта в другой, оскалил жёлтые зубы, приказал старпому:

— Полный назад!

Ледокол зарычал, шевельнулся. Стал откатывать, пятился в полынье. Михаил Соломонович смотрел, как от стола бежит Алла, машет руками. Ледокол удалялся, Алла металась у края льдины. В ослепительных снегах стоял стол с букетом алых роз.

Михаил Соломонович дышал, слыша, как при вздохах звенит ледяной воздух. Ни Аллы, ни стола, ни красных роз не было видно. Белели полярные льды. Чёрная полынья дымилась, и её затягивало тонким льдом.

Глава восьмая

Михаил Соломонович Лемнер провёл детство в пятиэтажном кирпичном доме на Сущевском Валу. Окна дома смотрели на Миусское кладбище, уже закрытое. Чёрный мрамор памятников, колючий блеск оградок. В доме был подвал, куда вело несколько тёмных ступенек. Попадая в подъезд, маленький Миша устремлялся на этажи, торопясь промчаться мимо подвала, ужасаясь его сырого мрака. В подвале обитало мерзкое, липкое. Оно подстерегало Мишу, пучилось, тянуло скользкие щупальца, мерцало множеством жутких глаз. Миша на маленьких ножках взлетал по лестнице, слыша погоню, готовый орать. Клубки слизи мчатся за ним, хотели облепить, всосать, утянуть в смрадную глубину. Страх умерялся, когда на втором этаже он достигал квартиры с табличкой «Блюменфельд». Чудище отставало, возвращалось в подвал, пряталось в липкую темень. Караулило Мишино возвращение.

Ему казалось, что от Миусского кладбища под улицей прорыт ход, соединявший подвал дома с могилами. Мертвецы покидают могилы и приходят в подвал, чтобы утянуть Мишу в свои старые склепы.

Этот ужас длился несколько лет. Тьма подвала преследовала, жалила, впрыскивала яды гниения. Эти яды растекались в крови, оседали на стенках сосудов, рождали кошмарные сны. Когда кошмары кончились, он решился спуститься в подвал. Дверь была заперта, валялось сырое тряпье, пахло плесенью и кошачьей мочой.

Яды, отравившие кровь, иногда давали о себе знать. Его охватывал озноб, колотун, судорога била во все части тела, и он сотрясался, не согреваясь под несколькими одеялами, боясь умереть.

Однажды он испытал подобие детского ужаса, когда учился в университете на филфаке. Изучал пушкинского «Евгения Онегина», читал «сон Татьяны». Его посетил кошмар и бил колотун. «Младая дева» в окружении нечисти напомнила о подвале, набитом мертвецами, которые гнались за ним по лестнице до дверей с табличкой «Блюменфельд». Видимо, Пушкину был ведом этот кошмар. Быть может, этот кошмар и вложил ему в руку дуэльный пистолет.

Миша Лемнер был сыном интеллигентных родителей, смиренно преподававших иностранные языки. С детства свободно говорил по-французски, знал английский,