Zа право жить - Коллектив авторов Страница 10

Прибор ночного видения словно раздвигал темноту. Стволы редких уцелевших деревьев черными столбами уходили в ночь, утоптанная тропа с длинными грязными проплешинами земли вела между чахлых кустиков. Командир шел, вслушиваясь в тишину и тоже мечтая о сне и отдыхе.

Ветер дунул неожиданно резко, с ближайшего дерева швырнул снежную крошку в лицо, запорошил объективы ПНВ[1]. «Стоп!» Командир поднял руку, останавливая группу, снял прибор ночного видения и словно погрузился в глубокий колодец ночи. Темень вокруг, хоть глаз выколи, и только звезда сияет в черном небе. Большая и яркая, такая, что глаз не оторвать. Старлей замер, засмотревшись на нее. Замерла в ожидании приказа и группа.

– Что там? – тихо тронул командира за плечо заместитель.

– Звезда, – чуть слышно ответил старлей. – Красивая.

– И все? – пожал плечами заместитель. – Пойдем, Антоха… устали все… – Он махнул группе рукой, и та расслабилась.

Из прорехи в небе показался кусочек луны, а потом и вся она выбралась из-под туч, осветила бледным холодным светом израненную землю. Совсем рядом на кустарнике что-то блеснуло, словно тонкая серебряная паутинка. Паутинка? Зимой?

– Стоять! – голос командира резанул ночной воздух. – Растяжка!

Группа снова замерла, напряглась – кто-то чужой, с той стороны, побывал на тропе и оставил «подарок». И, похоже, не один. Сразу за кустарником на черной проплешине лежит большой кусок коры. Аккуратно лежит, как будто только отвалился от дерева, которого здесь нет. Наверняка прикрывает что-то смертоносное типа «лягушки» – нажимной противопехотной мины. А впереди на тропе еще один кусок коры, и паутинка-растяжка поблескивает на ближайших кустах… Всего три-четыре шага – и поджидающая смерть приняла бы группу в объятия. Но командир, молодой старлей, остановился, засмотревшись на звезду… Большую и сияющую, словно маяк из глубины Вселенной…

К блиндажам уставшая группа вышла спустя три часа, скинула координаты «подарков» саперам и отправилась на отдых. Сквозь ночь в мирную жизнь полетели долгожданные послания…

Зоя Сергеевна давно погасила огни на елке и сидела в темноте у окна, глядя на улицу. Город уже отгулял и теперь укладывался спать, закончив с фейерверками и веселыми поздравлениями. Наступала тишина. Зоя Сергеевна вытерла слезы, поднялась от окна и вздрогнула от звука входящего сообщения. Сердце затрепыхалось радостной птицей от долгожданных слов на экране: «Мама, я жив. Все в порядке. С Новым годом!»

Алексей Ивакин. ЧЕРНУХИНО. ИК-23

После второго залпа «Градов» по Чернухинской колонии начали работать минометы. От близких разрывов вылетали стекла, осколки летели на койки, втыкались в подушки, рвали одеяла. Заключенные сидели на корточках, прячась за импровизированной баррикадой из тумбочек. Отряды перемешались. Охрана, оперы и прочие сотрудники ИК-23 разбежались, оставив подопечных на произвол судьбы. Толпы зэков метались из секции в секцию, стараясь укрыться от прилетающей смерти.

Тех, кому не повезло, оттаскивали в душевые. Там хоть кровь стекала в канализацию. Война всех уравнивает. Вместе лежали и «смотрящие», и «опущенные». И таскали мертвых тоже вместе. Понятия остались в довоенной жизни.

Осужденный Потапов с погонялом Боцман после очередного близкого разрыва выполз из спальни в коридор. Там хотя бы окон не было.

– Подвинься, – пихнул острым локтем какого-то зека.

Тот сидел, подтянув колени и уткнувшись лицом в них.

Зек не ответил. Осужденный Боцман ткнул его еще сильнее, тот медленно завалился, сполз по стене и глухо ударился головой о бетонный пол с желтым линолеумом. Лицо его было перепачкано запекшейся кровью.

Боцман огляделся. Кругом стонали, матерились, харкали кровью. «Шныри» рвали полосами простыни и кальсоны, неумело заматывали раны, бегали с кружками воды. Откуда-то доносились глухие удары, словно кто-то бил топором по двери.

Мелькнуло знакомое лицо.

– Хохол?! – крикнул Боцман. – Хохол!

Невысокого роста зек оглянулся. Измятое лицо, серые глаза, бесстрастный взгляд. Да, это Хохол.

– Боцман? Живой? Мне сказали, тебя завалило вчера.

– Хрен им, – сплюнул Боцман и встал, придерживаясь за стену казенно-голубого цвета. Он сам ее красил в прошлом году. – Хохол, нам кранты.

– Будто я не знаю, – ухмыльнулся Хохол.

Если бы Боцман увидел эту ухмылку пару месяцев назад, он бы, наверное, обделался. Если Боцман сидел за чистые кражи и на зоне сторонился воровской кодлы, стараясь быть ближе к мужикам, чем к ворам, то Хохол… Про Хохла ходили легенды.

Говорили, что первый раз он сел за то, что менту заточку в печень всадил. Милиционер был его одноклассником. И женился на подруге Хохла, не дождавшейся его из армии. Говорили, что прямо на свадьбе и заколол бывшего друга. И сдался сам. А по зонам пошел «по отрицалову». Слов лишних не говорил, движений резких не делал. Был вежлив и чистоплотен. Но если узнавал, что в отряде «сука» или «крыса», мог зарезать так же спокойно, как играл в шахматы. Срок ему добавляли и добавляли, приближался четвертьвековой юбилей.

Познакомился Боцман с Хохлом, как ни странно, в библиотеке. Тогда его только перевели в ИК-23, попал он на карантин, потом в третий отряд, где и жил Хохол, потом уже во второй перевели. В библиотеке были отрядные дни – раз в неделю зеки одного отряда могли туда приходить, если хотели. Телевизор Боцман презирал, предпочитая читать. Вот тогда они и разговорились. На неделю можно было взять пять книг. Читать, конечно, из новинок было нечего. Зато много классики. От Жюля Верна до Мельникова-Печерского. Вот четыре книги «На горах» и «В лесах» Боцман уже взял и думал, что бы еще подобрать, но как-то глаз не цеплялся ни за что.

– Вот эту возьми. – Хохол неожиданно вынырнул из-за стеллажа и протянул Боцману книгу.

«Белые и черные». Александр Котов.

– Это шо? – не понял Боцман.

– Книга. В шахматы можешь?

– Да я больше в буру там…

– Бура для малолеток. Шахматы для королей.

И ушел.

Мельникова-Печерского пришлось продлить еще на пару недель, впрочем, библиотекарь по этому поводу не переживал. Гораздо большей популярностью у контингента пользовались женские романы, а не русская и мировая классика.

Боцман зачитался книгой о великом русском шахматисте.