Биг-Сур - Джек Керуак Страница 22

некую достопримечательность, в то время как для меня это удар прямо по глазам и в сердце – Дымятся горячие бассейны, Фэган, Монсанто и прочие мирно сидят там по шейку, все голые, но тут же расположилась компания голубых, они тоже голые и стоят в разнообразных купальных позах, так что мне просто из принципа не хочется раздеваться – А Коди вообще все лень, кроме как лежать одетым на солнце на балконном столике и курить – Но я стреляю у МакЛира желтые плавки и вхожу в воду – «На фига тебе плавки в горячем бассейне?» – хихикает Фэган – С ужасом понимаю я что в горячей воде плавает сперма – Смотрю и вижу как те мужики (голубые) оглаживают взглядами Рона Бейкера, который стоит и глядит на море выставив на всеобщее обозрение свою задницу, так же как и МакЛир с Дэйвом Уэйном – Весьма характерно для меня и Коди не раздеваться в такой ситуации (католическое воспитание?) – А считаемся великими секс-символами своего поколения – Можно подумать – От сочетания молчаливых педиков-наблюдателей, мертвого животного в море и спермы в бассейне меня начинает мутить, причем когда кто-то сообщает мне, что владелец этих купален – молодой писатель Кевин Кудаи, с которым мы неплохо знакомы по Нью-Йорку, я спрашиваю одного из юнцов где Кевин Кудаи а он даже не удостаивает меня ответом – Полагая что он не расслышал, я повторяю вопрос, ни ответа ни привета, я спрашиваю в третий раз, он встает и рассерженно удаляется в раздевалку – Все это добавляет смятения в мой истерзанный пьющий мозг, постоянные напоминания о смерти, и не в последнюю очередь это смерть моей мирной любви к Рэтон-Каньону, внезапно обернувшейся ужасом.

Оттуда мы едем в Непент, прекрасный ресторан на вершине скалы с обширным патио под открытым небом, с великолепной кухней и обслугой, хорошими напитками, шахматными досками, креслами и столиками, чтобы просто сидеть на солнышке и смотреть вдаль – И мы все сидим там за разными столиками, и Коди затевает игру в шахматы со всеми кто согласен, попутно уплетая замечательные гамбургеры, которые тут называются «рай-бургеры» (огромные, со всевозможными гарнирами) – Коди не любит сидеть просто так за легкой беседой, он такой парень, что если уж решил поговорить, то все будет говорить сам пока не исчерпает предмет до дна, а если нет, с него довольно приговаривать над доской: «Хе-хе, старина Скрудж экономит пешку? цап! Вот ты и попал!» – Мы с МакЛиром и Монсанто сидим рассуждая о литературе, но тут с нами завязывает знакомство пара странных джентльменов – Один из них, молодой, представляется лейтенантом армии – Я немедленно (после пятого «манхэттена») развиваю свою теорию партизанской войны, основанную на наблюдениях прошлой ночи, когда мне на серьезе пришло в голову, что если бы Монсанто, Артур, Коди, Дэйв, Бен, Рон Блейк и я были членами одного отряда (причем у каждого на поясе фляга с бухлом), врагу было бы очень трудно нам повредить, ибо будучи близкими друзьями мы бы отчаянно берегли друг друга, все это я излагаю лейтенанту, который обращает на меня внимание своего старшего спутника, а он оказывается вообще ГЕНЕРАЛОМ армии – А за отдельным столиком сидят очередные гомосексуалисты, так что в какой-то ленивый момент Дэйв Уэйн отрывается от шахматной доски и произносит: «Под сенью секвой разговор о войне и гомосексуализме… пусть это будет мое непентское хокку» – «Ага, – говорит Коди нацелясь на шах и мат, – Шмокку, дружище, ну-ка фигуру убирай, а я тебя ферзем».

Я упомянул генерала только потому, что и тут зловещее совпадение, за время этого продолжительного запоя я встретил двух генералов, его и еще одного, странное дело, никогда раньше генералов не встречал – Этот первый генерал был подчеркнуто вежлив и в то же время что-то зловещее было в его стальных глазах за стеклами дурацких темных очков – И в лейтенанте было что-то зловещее, он угадал кто мы (сан-францисские поэты, самые сливки) и ему это вовсе не нравилось, хотя генерала, похоже, развлекло – И каким-то зловещим образом генерал очень заинтересовался моей теорией партизанского отряда, состоящего из друзей, и когда через год президент Кеннеди издал приказ о реорганизации части войск по примерно такому же принципу, я заподозрил (я продолжал сходить с ума, но уже по другому поводу), уж не у меня ли генерал свистнул идею – Второй генерал, еще более странный, появился когда я зашел еще дальше.

«Манхэттены» за «Манхэттенами», и наконец, когда мы к вечеру добрались до дому, я чувствовал себя неплохо, но понимал что назавтра будет труба – А бедняжка Рон Блейк попросился остаться со мной в хижине, все прочие уезжали на трех машинах в город, я не смог придумать приличной отмазки и согласился – И вот все вдруг отбывают, а я остаюсь наедине с этим сумасшедшим битничонком, поющим мне песни в то время как я хочу одного – спать – Но надо же соответствовать и как-то оправдать надежды юного сердца.

Ведь бедный мальчик всерьез уверен что во всем этом битничестве есть некий благородный идеализм и прочее, а я, если верить газетам, «король битников», все так, только я ужасно устал от неисчерпаемых энтузиазмов новообращенной малышни, которая норовит познакомиться со мной и влить в меня свежие силы, чтобы я, значит, воспрял и воскликнул: «да-да, все здорово», а я уже не могу – И свалить на лето в Биг-Сур я решил именно чтобы избежать таких вещей – Как например пятеро несчастных студентов, которые как-то ночью заявились ко мне на Лонг-Айленд в куртках с надписями «Бродяги Дхармы» и надеялись, что мне 25 лет, из-за ошибки на обложке, а тут я такой, в отцы им гожусь – Но нет, юный свингующе-джазовый Рон хочет во все врубаться, идти на море, бегать, прыгать, буровить, петь, болтать, писать песни, все видеть, делать все со всеми – И вот, ухватившись за последнюю кварту портвейна, я так и быть иду с ним на море.

Мы спускаемся по старой грустной тропе бхикку и вдруг я вижу в траве мертвую мышь – «О бедная мертвая мышка», – поэтически замечаю я и вдруг догадываюсь и впервые за все время вспоминаю: сам же снял крышку с крысиного яда на полке у Монсанто, значит это моя мышь – Лежит мертвая – Как тот калан в море – Моя собственная родная мышь, которую я все лето заботливо кормил шоколадом и сыром, а сам опять невольно