Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович Страница 79

а за полком громыхает дивизия, которую замыкает дивизионный генерал, окруженный штабом, а по сторонам грохочут на холмах артиллерийские дивизионы. Полная боевая готовность, как в военное время. Шарца ведут двенадцать солдат, по шесть с каждой стороны; на него надели крепкие поводья и намордник, чтобы не укусил кого. Марко насупился, потемнел лицом, усы повисли и раскинулись по плечам. Каждый ус с полугодовалого ягненка, а борода до пояса — с годовалого. По дороге народ карабкается на заборы, изгороди, деревья, чтобы поглядеть на великана, что выше всех окружающих на голову и больше.

Привели его в полицию. В канцелярии сидит уездный начальник, маленький, щуплый человечек с впалой грудью и тупым взглядом, покашливает при разговоре, а руки у него как прутики. Слева и справа от стола выстроились по шесть стражников с пистолетами на взводе.

Поставили скованного Марко перед ним.

Испугался начальник, хоть Марко и в кандалах, дрожит как в лихорадке, вытаращил глаза и слова сказать не может. Еле-еле пришел в себя и, покашливая, начал глухим голосом допрашивать:

— Ваше имя?

— Марко Королевич! — гаркнул Марко.

Начальник вздрогнул и выронил перо; стражники отпрянули, а зеваки стали давиться в дверях.

— Говорите, пожалуйста, тише, вы находитесь перед представителем власти! Я не глухой. Год рождения?

— Тысяча триста двадцать первый.

— Откуда?

— Из Прилепа, города белого.

— Чем занимаетесь?

Марко удивился этому вопросу.

— Я спрашиваю: чиновник вы, торговец или землю обрабатываете?

Не пахал отец мой и не сеял,

А меня вскормил он белым хлебом.

— По какому делу вы сюда явились?

— Как по какому делу? Да вы же сами изо дня в день меня призываете вот уж пятьсот лет. Все поете обо мне в песнях да причитаете: «Где ты, Марко?», «Приди, Марко!», «Ох, Косово!», так что мне уж в могиле не лежалось, я и попросил господа бога отпустить меня сюда.

— Э, братец, глупость ты сделал! Это просто так в песнях поется. Будь ты умнее, ты бы не обращал внимания на песни и не было бы неприятностей ни у нас с тобой, ни у тебя с нами. Если бы тебя официально, повесткой вызвали, тогда другое дело. А так нет у тебя никаких смягчающих обстоятельств. Чепуха, какие еще дела у тебя тут могут быть?.. — раздраженно закончил начальник, а про себя подумал: «Черт бы побрал и тебя, и песни! Людям делать нечего, выдумывают да распевают всякую чушь, а я теперь отдувайся!»

Ой ты, поле Косово, равнина,

Ты чего, злосчастное, дождалось,

После нашего честного князя

Нынче царь тебя турецкий судит! —

сказал Марко как бы про себя, а потом обратился к начальнику:

Что ж, пойду, когда никто не хочет.

Я пойду, хотя б и не добрался,

Я пойду ко городу Царьграду,

Погублю султана я в Стамбуле…

Начальник вскочил как ошпаренный.

— Замолчите, это новое преступление! Вы причиняете нам огромный вред, ибо наша страна сейчас находится в дружественных отношениях с Оттоманской империей.

Марко рот разинул от удивления. Услышав это, он чуть сознания не лишился. «В дружбе с турками!.. Так какого черта они меня кличут?!» — думал он, не в силах прийти в себя от изумления.

— Итак, вы совершили серьезные преступления, в коих и обвиняетесь. Во-первых, двадцатого числа сего месяца вы совершили зверское убийство Петара Томича, торговца, ехавшего на велосипеде. Убийство совершено умышленно, что подтверждают свидетели Милан Костич, Савва Симич, Аврам Сречкович и другие. Покойного Петара вы согласно тщательному расследованию и медицинскому осмотру убили тупым тяжелым орудием, а затем отрубили ему голову. Желаете ли вы, чтобы я огласил жалобу?

Во-вторых, в тот же день вы напали на Марко Джорджевича, хозяина корчмы из В. . ., намереваясь по свирепости своей натуры убить его; однако ему удалось спастись. Этому достойному гражданину, который бывал и народным депутатом, вы выбили три здоровых зуба. По свидетельству врача, это тяжелое увечье. Он подал жалобу и требует, чтобы вы были наказаны по закону и возместили ему понесенный ущерб, потерю времени и судебные расходы.

В-третьих, вы совершили убийство двадцати жандармов и тяжело ранили двух уездных писарей.

В-четвертых, в уезд поступило свыше пятидесяти жалоб на покушение в убийстве.

Марко от изумления не мог слова вымолвить.

— Пока мы будем вести следствие, вы будете находиться в тюрьме, а потом дело будет передано в суд. Тогда вы сможете взять адвоката, чтоб он вас защищал.

Марко вспомнил побратима Обилича{52} и подумал, как бы тот его защитил! Тяжело ему стало, пролил он слезу и воскликнул горестно:

Милош Обилич, ты побратим мой,

Иль не видишь, иль помочь не хочешь,

Лихо злое на меня свалилось,

Русой головой я поплачуся

Ради правды истинного бога!

— Отведите его в тюрьму, — боязливо сказал начальник и глухо закашлялся.

Дело, естественно, шло дальше установленным порядком. После того как полиция провела следствие на месте происшествия и детально расследовала преступления Марко, протоколы были препровождены для дальнейшего судопроизводства.

Суд проводил разбирательство, вызывал свидетелей, устраивал очные ставки. Государственный обвинитель, разумеется, требовал для Марко смертного приговора; Марков адвокат, в свою очередь, пламенно доказывал, что Марко невиновен, и требовал его освобождения. Марко водят в суд, допрашивают, отводят назад в тюрьму. Он вовсе растерялся, не понимает, что с ним делают. Хуже всего было для него то, что пить ему давали воду, а он к ней не привык. Все бы он, юнак, перенес с легкостью, но чувствовал, что вода весьма вредит ему. Начал он сохнуть и вянуть. Уж не тот Марко, совсем не тот! В былинку, бедняга, превратился, одежда на нем висит, идет — на ходу качается. Часто восклицал он в отчаянии:

— Ах, боже, да эта вода хуже проклятой азацкой темницы!

Наконец суд постановил: учитывая заслуги Марко перед сербами и смягчающие обстоятельства, приговорить его к смерти с возмещением нанесенного ущерба и всех судебных издержек.

Дело было передано в апелляционный суд, и там заменили смертную казнь пожизненной каторгой, усмотрев в Марковых преступлениях политический характер, а кассационный суд нашел ошибки в судопроизводстве и вернул дело на пересмотр, потребовав привести к присяге и допросить новых свидетелей.

Два года тянулась судебная процедура, пока, наконец, и кассационный суд не утвердил нового приговора, по которому Марко осуждался на десять лет каторжных работ в кандалах и уплату штрафов и судебных издержек, но уже не как политический преступник, ибо