Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович Страница 52

Не меняет образа жизни, не порывает ни с кофейней, ни со старой компанией, а там — будь что будет, вернее, ничего не будет… Но кир Герас и его земляки так не поступают. Кир Герас раньше редко покидал дом, а теперь, после женитьбы, и совсем, можно сказать, перестал выходить! Он встает всегда раньше жены, потихоньку, чтобы ее не разбудить, разжигает огонь, ставит джезву, варит себе и жене кофе, наливает в крошечные чашечки и, прикрыв их салфеткой, присаживается на край кровати и некоторое время ждет, не проснется ли жена. Он ласково смотрит на нее и всегда испытывает желание слегка над ней подшутить. Он берет мягкую платяную щетку и подносит к ее губам, а она, не открывая глаз, раскидывает руки, вытягивает губы, и в пустом пространстве раздается звук поцелуя. Она просыпается, открывает глаза и сейчас же стыдливо закрывает их руками. А кир Герас, тихонько поглаживая ее, спрашивает, что и кого она видела во сне, с кем целовалась и в этом ли заключается та верность мужу, в которой она клялась перед алтарем. Она отрицает поцелуй, но Герас говорит, что это ей не поможет — поцелуй был отчетливо слышен. Тогда она страшно смущается, краснеет еще сильнее, а он, смеясь, успокаивает ее: «Это я был, я, моя голубка… Вставай, кофе готов». Улыбаясь друг другу, они садятся и пьют кофе и постели. Затем совещаются о том, что приготовить на обед; в обед решают вопрос об ужине, а за ужином спрашивают друг друга — вспоминает ли она его, работая на кухне, и вспоминает ли он ее, когда в лавку входит молоденькая и красивая покупательница. Если в субботу или в канун праздника она готовит голубцы, он помогает их завертывать, или рубит начинку, либо мелко-мелко крошит белое куриное мясо для пирога и всегда при этом учит ее, как лучше готовить. Уходя в лавку, он ее целует, забежав из лавки в кухню или в комнату — тоже. Вот почему вздыхали сербские женщины и, вздыхая, говорили: «Хорошо той, что выходит за грека, — как сыр в масле катается!»

По воскресеньям они вместе идут прогуляться, чаще всего боковой уличкой, и чуть издали увидят кого, сворачивают в первый переулок: никто им не нужен, ничто в мире их не интересует, они сами — целый мир друг для друга!.. При такой взаимной нежности неудивительно, что кир Герас дождался ребенка раньше, чем четверо сербов, венчавшихся в тот же день и в той же церкви, что и Герас!..

Первый ребенок, первая радость в доме кир Гераса! Первый, к тому же сын, эллин! Какая радость для отца! Вместе с ним радовались и его соотечественники. Все немедленно собрались, чтобы решить, какое имя дать младенцу. Ах, имя нужно выбрать такое, чтобы всю жизнь оно говорило о том, сыном какого народа он является, и не позволило бы ему влиться в другой народ! Много было предложений, перечислили целый ряд имен: Мильтиад, Фемистокл, Леонид, Аристид, Алкивиад. Учитель греческой школы посоветовал назвать первенца Деукалионом, но имя это показалось чересчур уж греческим, и его отклонили; отвергли и другое его предложение — назвать ребенка Ригасом — в честь того самого Ригаса из Феры, что погиб на стенах Белградской крепости{42}. Наконец все согласились на том, чтобы наречь новорожденного Аристотелем: во-первых, это красивое, чисто эллинское имя, во-вторых, оно подходит сыну бакалейщика, будущему бакалейщику, ибо, как объяснил учитель Аргиропулос, Аристотель тоже держал некогда бакалейную лавку в Стагире.

В день крестин маленького Аристотеля буквально засыпали подарками. Тут были антерии, чулки, фески с большими голубыми кистями, какие носят скадарские торговцы, красные туфельки с пестрыми шерстяными помпонами, но важнее всего были единодушные пожелания всей греческой колонии, живущей в этой варварской стране, чтобы новорожденный младенец стал гордостью родителей и нации, чтобы он стал ученым и книголюбом, как его великий тезка Аристотель, и богатым, как его земляки в Вене — Сина и Думба вместе взятые, а уж если не вместе, то хоть как один из них, все равно который.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

о которой говорится о первой радости кир Гераса и первом огорчении, причиненном ему сыновьями, — совсем как поется в старинной песне: «О дитя мое, ты — радость! О дитя мое, ты — горе» и т. д.

Греки и валахи с трудом решаются на что бы то ни было: они обдумывают, взвешивают, изучают дело со всех сторон, уговариваются и чего только не делают, прежде чем на что-то отважиться! Но уж если что решено и они взялись за какое-то дело, все размышления отбрасываются, и дело доводится до конца. Так было и здесь, с кир Герасом. Не успели отнести на чердак ненужный больше маленькому Аристотелю стульчик на колесиках, с помощью которого ребенок учился ходить, — он уже вовсю семенил по комнате в своих маленьких туфельках, держась за ножки стульев, — и вернуть в лавку ученика Милисава Пиносаваца, как глядишь, через несколько месяцев с чердака принесли срочно понадобившуюся люльку: у кир Гераса появился второй ребенок, второй сын. Опять крещение, подарки, большие надежды и пожелания. Второго сына окрестили Ксенофонтом и пожелали, чтобы он был так же грамотен и храбр, как Ксенофонт в «Анабасисе».

Не прошло и двух лет, как люльку снова стащили с чердака, а стульчик перенесли в столовую — пусть, мол, стоит поближе, скоро опять понадобится, так зачем же каждый раз карабкаться за ним на чердак и тыкаться носом в паутину, толстую, как рядно! Едва кир Герас, как примерный отец, наметил, каким образом он разделит имущество между двумя сыновьями, все его планы рухнули: Евтерпия вновь порадовала его сыном. Точнее, не порадовала, а смутила и сбила с толку. Он решил было так: лавку — одному, кофейню — другому, а что теперь делать с третьим — кир Герас не знал. Возможно, это и послужило причиной того, что третий сын не получил славного исторического эллинского имени, как двое первых, а был назван варварским сербским именем. Кир Герас, проявивший к этому полное равнодушие и охладевший ко всему эллинскому, согласился с тем, что его третьего сына назвали Милошем, как впоследствии и с тем, что дочку окрестили Любицей. Когда родился четвертый ребенок, земляки утешали кир Гераса, говоря: «Что от бога, то слаще меда», — и добавляли: «Только бы родители и дети были здоровы, во всем остальном надо уповать на господа».

Кир Герас работал теперь в лавке с учетверенной энергией и упорством. И насколько прислуга, что приходила в лавку, была довольна приемом и любезными речами, настолько их хозяева были недовольны тем, что их постоянно