Айша - Сакен Сейфуллин Страница 5

Неожиданно ребенок исчез. Кадырбек заволновался, но, приглядевшись, увидел, что малыш спрятался в какую-то выемку, притаился за кустом карагана так, что одна головенка виднеется.

Эй, бала, ты зачем здесь? Чей ты? - крикнул Кадырбек, но тут же понял свою ошибку, ибо не ребенок был перед ним, а молодая женщина, закрывшая лицо ладонями. Оторопел Кадырбек, и конь под ним захрапел, косясь на кусты карагана. И хоть усмирил Кадырбек коня плеткой, но сам по-прежнему

терялся в догадках.

- Что за диво, и кто ты? Тебя что, ограбили?- Он снова ударил коня и оказался рядом с женщиной.- Эй, да язык-то есть у тебя или ты немая?.. Почему прячешься? Почему не отзываешься? - сыпал Кадырбек вопросами. Женщина приподнялась, и ахнул Кадырбек, узнав в ней Рахию. Была она совершенно голая, лишь длинные черные волосы развевались. Женщина снова спряталась. Кадырбек спешился, скинул чапан, отвернувшись, протянул его Рахие и, когда та прикрыла наготу, стал с ней разговаривать. Оказалось, что она, убежав от мужа, направлялась к родным, но Ахмет нагнал ее в степи, избил, сорвал одежду и ускакал прочь, оставив Рахию в чем мать родила... <Досыта намучилась бедняжка, но все же избавилась в конце концов от изверга Ахмета,- вздохнула Айша.- О, проклятое богатство! Людские сердца ты обращаешь в камень. Если бы жалели родные девушку, разве отдали б насильно за немилого, разве променяли бы человека на скотину?..>

Металась, вздрагивала во сне Бибиажар. Тяжкие вздохи подруги болью отзывались в измученной душе Айши.

<Интересно, как дальше сложится жизнь у моих подружек? Нареченный Салимы - толковый, понимающий джигит. Муслима пока не просватана. Ну а сын Дюйсембая, что сватается за Бибиажар, явно ей не пара: хвастливый, глупый, развязный. Ясно, какой из него будет муж...>

Зачем расцветала она столько лет?

И стройной была для кого? Элди-ah! Уж лучше бы ей не родиться на свет, Чем слезы всю жизнь проливать, эдди-ай!

Подушка Айши была мокрой от слез. <Неужели, подчинившись прихоти родных, я всю жизнь проведу в печали и rope?> - думала девушка.

Пусть щеки впадут и румянец сойдет, Глаза пусть ослепнут от слез, эдди-ай! Но проданной быть не хочу я, как скот, Свободу мне смерть принесет, элди- ай!

<Чем мучиться весь остаток дней из-за черствости родителей, лучше погибнуть, как сноха Кошкарбая,- размышляла она.- Да и могла ль поступить иначе эта пригожая, ладная, похожая на горную козочку женщина? Ведь ее выдали замуж за косоглазого сына Кошкарбая, приземистого, дерганого, с вечной идиотской ухмылкой на тонких губах.

Вот и еще одна горькая судьба степнячки...>

Сын Кошкарбая нещадно бил молодую жену с самых первых дней их совместной жизни.

- Потаскуха! Ты не любишь меня! - рычал он.

Богатый уродец точно сквитаться с ней хотел за свои несчастья. Но разве лебедка виновна в том, что у поганого стервятника от рождения мутны глаза и криво туловИще, и разве козочка может полюбить жабу?

Плача бежала по степи юная женщина, лицо сплошь покрыто синяками. Бесновалась, ревела вьюга, бушевала среди кустов, еле видных из-под

сугробов, свистела в трубах низеньких мазанок зимовки. Ледяной ветер охапками кидал колючий снег, и были погружены во мрак и небо, и земля.

<Что ж, такова, значит, моя судьба. И пусть скорее кончатся мои мучения>,- шептала женщина.

Не успела несчастная сделать и десяти шагов, как буран закружил, ослепил ее.

Темная ночь. Ни зги не видно, будто джинны танцуют вокруг. Вой, стон, рыдание. Молодуха шла, голося из последних сил, но криков ее, погашенных ветром, не слышал никто. Лишь вьюга выла все сильнее и сильнее, будто издеваясь над ней.

Облепленная снегом, она продиралась сквозь непогоду, спотыкаясь о каждую кочку, проваливаясь в каждую яму. Снег набился в сапоги, рукава, за пазуху, облепил лицо, мешал дышать, и она громко молила небо и землю о помощи. Ледяной коркой покрылась одежда. Катышками затвердели слезы на ресницах. Холоднее льда стала кровь. И только сердце билось по-прежнему, лишь глубоко внутри мертвеющего тела ее все еще теплилась жизнь.

Она спотыкалась, падала, вставала, снова шла, пока наконец не рухнула в высокий мягкий сугроб.

Все медленней и медленней билось сердце. Прыгали, кружились снежинки. Угасающему взору чудилось: злобные джинны сидят на снежинках, хлопают в ладоши, заливисто хохочут.

Смеялась, играла, плакала слепая вьюга, а потом нежно укрыла женщину пушистым снежным саваном, и наступила тишина...

Небывалое оживление царило с раннего утра в ауле Кадырбая. Скот угнали на пастбище, лошади были напоены, привязаны. Сизые ночные тучи не рассеялись еще, но то и дело раздавались громкие голоса, и мужчины сновали между юртами, угощая друг друга кумысом.

Девушки, молодухи, джигиты собрались в той юрте, где ночевала Айша.

Сама она сидела на торе и тихонько переговаривалась с Садырбеком. Лицо ее за ночь осунулось, глаза опухли от слез, взгляд, будто льдом скованный, был устремлен в одну точку.

И молодежь притихла, лишь изредка перекидываясь ничего не значащими словами. Женщины постарше со- крушенно качали головами. В юрту зашел канали и столкнулся в дверях со своей женой Рахией.

- Чего носишься туда-сюда, собачье отродье? - накинулся он на нее ни с того ни с сего.

Рахия молча отвернулась.

- Чего морду воротишь? Ступай, позови Рапыш, бестолковая...

Вскоре появилась Рапыш. канали и на нее набросился с руганью. Его точно бес обуял, он никак не мог успокоиться. А может, все-таки стыдно было ему, что его юную сестренку выдают за старика? Кто знает?..

Женщины, стоящие у входа, пересмеивались. Одна из них, многозначительно переведя взгляд с канали на юрту Сенбая, в которой ночевал жених, съязвила:

- Кому - девушка, кому - кумыс; кому - слезы, кому - богатство.

- И богатые родственники в придачу, - в тон ей отозвалась ее товарка. Жанали побагровел, но, не найдя что ответить, пулей выскочил из юрты. И тут заговорила Рапыш:

- А ну-ка, молодежь, пойдите погуляйте. Жанали прав, что сердится: Айша перед отъездом должна отведать угощения родителей и родственников, как того требует обычай. Старшие ждут ее, а вы все никак не можете распрощаться...

Молодые люди переглянулись, но никто из них не двинулся с места. И Айша тоже сидела не шелохнувшись.

Не грусти, голубка, - снова заговорила Рапыш.