Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович Страница 116

Политические телеграммы я перепечатывал из подшивки старых газет: «Бисмарк отбыл в…», «Эрцгерцог пребывает в Бад-Ишле…» — и с телеграммами покончено. Впрочем, такие телеграммы можно перепечатывать из года в год.

Для литературной странички я купил одну книгу. В ней была изложена очень занимательная любовная история. Помнится мне, что там дело касалось двоих, которые полюбили друг друга, а родители их, враждовавшие между собой, не хотели и слышать об этой любви. Так как они не могли пожениться, один из них в конце книги покончил жизнь самоубийством. И эта длинная история отлично перепечатывалась и заполняла литературную страничку.

Для раздела «Юмор» материал был не всегда, но я ловко выходил из этого затруднения, составляя «мудрые изречения», которые извлекал из Священного писания, катехизиса и других хороших книг.

С рубрикой «Торговля и оборот» я и сейчас, черт меня побери, не знаю, как выкручивался. Эта рубрика приносила мне самые большие мучения, и над ней мне приходилось больше всего грызть перо. В один день напишу: «На будапештском рынке падают цены из-за малого числа покупателей»; на другой день: «Из-за малого числа покупателей на будапештском рынке падают цены…» А что писать на третий день?

Объявления если кто принес, хорошо, а нет, так сам объявляю, что продаю «старое стекло», «500 литров красного вина», «дубовый и еловый лесоматериал», «1000 штук черепицы», снова «старые, но лакированные хомуты», — один бог знает, чего только я там не объявлял!

И таким образом, как видите, я один «одевал» свою газету с головы до пят.

Редакция моя находилась в центре базара; правда, помещение было низковато, но я высоко и не метил. В углу у окошка стоял большой ларь и на нем — шкалик с чернилами и перо, которым я писал и передовицы, и объявления, и мудрые изречения. Сейчас никто не поверил бы, что все это можно было написать одним-единственным пером.

На ларе всегда наготове лежали длинные листы бумаги для передовых статей, и на них уже за месяц вперед были написаны заголовки. На стене висели две-три иностранные газеты, чтобы всякий, кто бы ни зашел в редакцию, их видел, а рядом с ними висели мои праздничные брюки.

Так приблизительно выглядела моя редакция.

Ближайшим моим соседом был Йоца Бочарский, парикмахер, воспитанный и учтивый человек, известный в городе тем, что его уже семь раз судили за драки, в которых он всегда пускал в ход свою домру, да так, что два эксперта заявили на суде, что считают ее смертоносным оружием. Я ему бесплатно давал газету, так как он всегда приходил мне на помощь, когда кто-либо из подписчиков являлся бить меня за то, что ему, несмотря на внесенную плату, не доставляется газета.

Мой разносчик газет не отличался усердием, но и он был весьма почтенным человеком. Он имел обыкновение злиться на самого себя и, чтобы долго не мучиться, ложился спать. Случалось и такое: только выйдет номер, а он разозлится, изругает сам себя и залезет в тот ларь, что служит мне столом, подложит под голову старые номера газеты и мирно захрапит. Я ему ласково говорю:

— Яков, прошу вас, встаньте и разнесите номер!

А он зло на меня посмотрит из ларя, будто желая сказать: «Как мне платишь, так я тебе и разношу», — повернется на другой бок и продолжает спать. Разумеется, в этом случае я прячу номера под пальто и сам их разношу, а по возвращении докладываю ему, что дело сделано.

Однажды в базарный день ему потребовались деньги, а у меня случайно их не оказалось. Он сначала разозлился на себя, затем на меня, схватил меня за горло и притиснул к стене. Тут, как всегда, на помощь прибежал сосед Бочарский; он растащил нас и уговорил простить все друг другу и помириться.

Так шли дела. Иногда у меня были деньги, и я обедал в кофейне. Там я обычно вел важные разговоры с людьми, которые считали меня очень умным человеком; с теми же, которые считали меня равным себе по уму, я обычно не разговаривал.

А бывало, иной раз особенно удастся передовица. По этому случаю я обычно надвигаю шляпу на глаза и прохожу по всем улицам, на которых живут мои подписчики. Целый день хожу по тем местам, где собираются люди, стою по часу и по два на рыночной площади да все из-под шляпы посматриваю, какое впечатление я произвожу на этих людей; удивляются ли мне, указывает ли кто-нибудь пальцем на меня…

В политику я не вмешивался, но однажды попал в очень неприятную историю. Мне нужно было написать передовую статью, и я сделал такой заголовок: «Quisque suorum verborum optimus interpres»[31]. И черт его знает, что со мной случилось, но втемяшилось мне в голову, что под таким заголовком нельзя писать ни о чем другом, кроме как о нашем городском голове. Я попытался изгнать эти опасные мысли и начал писать о том, что нашему городу необходимо иметь два рынка, как в столице… Но увы! Разве «Quisque suorum…» подходит к рынкам? Такой заголовок годен только для городского головы.

О городском голове можно много кое-чего написать, но мне казалось, — не знаю почему, — что под таким заголовком его можно только изругать, и больше ничего. Тем более что я вбил себе в голову закончить статью восклицанием: «Око за око, зуб за зуб».

Итак, против воли, буквально подталкиваемый какой-то внутренней силой, я изругал безвинного городского голову — и все из-за латинского заголовка и кровожадной концовки.

Как бы то ни было, но это событие совершило в городе чудо. Люди просто не могли удержаться и со слезами на глазах поздравляли меня с храбрым поступком. Куда бы я ни пошел, на меня показывали пальцем.

В этот день я целых три часа простоял на рыночной площади, а затем прошел даже по тем улицам, где у меня не было подписчиков. Я заглянул в несколько кофеен и пошел к вечерне в церковь. Как только я замечал, что собиралось двое-трое людей, я тотчас же проходил возле них, и повсюду на меня взирали с восхищением.

Разумеется, были и такие (особенно общинные чиновники), которые обливали меня презрением. В душе я чувствовал, что вместе с приверженцами я заполучил и большое число противников.

И действительно, после этой статьи все пошло не