Наследники. Экстравагантная история - Джозеф Конрад

Джозеф Конрад, Форд Мэдокс Форд

Наследники

Экстравагантная история

Перевод с английского Сергея Карпова

Директор по контенту Яндекс Книг: Юлия Мишкуц

Главный редактор оригинальных проектов Яндекс Книг: Ксения Грициенко

Ответственный редактор: Елена Васильева

Менеджер проекта: Дарья Виноградова

Продюсер аудио: Елизавета Никишина

Литературный редактор: Любовь Сумм

Корректор: Юлия Исакова

Производство аудио: Вокс Рекордс

Обложка: Наташа Васильева

В оформлении обложки использован фрагмент иллюстрации Жоржа Барбье «Вилла д’Эсте» (Рейксмюсеум, Нидерланды)

© Яндекс Книги, 2025

© Подписные издания, 2025

* * *

Сарданапал возвел семь городов за день.

Так будем есть, пить и спать, ибо завтра мы умрем[1].

Посвящается Борису и Кристине

Глава первая

— Идеи, — сказала она. — О, что касается идей…

— Да? — рискнул спросить я. — Что касается идей?..

Мы прошли через старинную калитку, и я бросил взгляд через плечо. Полуденное солнце светило над каменным фасадом, небольшими статуями святых, лепными козырьками, присохшей грязью и белыми полосами птичьего помета.

— Вот, — показал я, — разве это вам ни о чем не говорит?

Она качнула головой и с отрицанием, и с презрением.

— Но как же, — пробормотал я, — ассоциации… идеи… исторические идеи…

Она промолчала.

— Всё у вас, американцев, так, — начал было я, но меня остановила ее улыбка.

Она словно усмехалась словам пожилой дамы, возмущенной поведением своих современных дочек. Это была улыбка человека, уверенного в своем неоспоримом превосходстве.

В беседах любой продолжительности у одной стороны всегда есть преимущество перед другой — иерархическое, интеллектуальное или социальное. В этой беседе моя спутница если и не обладала негласным превосходством воли, то хотя бы претендовала на него, не сомневалась в нем. Я к подобному не привык. Я любил поговорить и гордился своим подвешенным языком.

Я уже бросал на нее взгляды; но теперь, покосившись, посмотрел по-новому, оценивая. Отвлекся от своей привычной мрачности, гадая, что она за человек. Пышные волосы, красивые глаза и изрядная доля очарования. Да, все это так. Но было и что-то еще — что-то… не относившееся к красоте. Черты лица столь совершенны и изящны, что казались хрупкими, чуть ли не прозрачными, но при этом ни намека на ранимость; во взгляде — невероятная сила. Волосы светлые с отливом, щеки румяные, словно на них откуда-то падает теплый свет. Она выглядела вполне привычно, пока вдруг не поймаешь себя на мысли, как она необычна.

— Куда вы собираетесь? — спросила она.

— Я иду в сторону Дувра.

— Можно с вами?

Я посмотрел на нее, думая разгадать с одного взгляда. Разумеется, это было невозможно. «Будет еще время поломать голову», — подумал я.

— Дороги открыты для всех, — сказал я. — Так вы не американка?

Она покачала головой. Нет. Но и не австралийка, и не из каких-либо британских колоний.

— Вы не англичанка, — рассуждал я. — Слишком уж хорошо говорите.

Я был раздражен. Она все не отвечала. Снова улыбнулась — и вот тут я уже рассердился. В церкви она точно так же улыбнулась, когда услышала, как служитель расхваливает особенно отвратительные образчики реставрации, и как раз эта улыбка придала мне смелости подойти к ней, чтобы с уважением поддержать во мнении и раскритиковать гипсовую лепнину. Вы знаете, как обращаются к юной даме, которая очевидно может постоять за себя. Так же и я заговорил с ней. Она улыбалась болтовне экскурсовода, когда тот показывал нашей увлеченной туристической группе место, где принял мученическую смерть блаженный Фома[2], — и в той улыбке сквозило чувство собственного превосходства. Тогда меня это привлекло, но теперь, когда она точно так же улыбалась, глядя мимо меня — не совсем мне, — на кривых дорогах городка, я не мог скрыть раздражения. Я, в конце концов, не абы кто; я ей не церковный служитель. В те дни я много о себе мнил, и за время одиночества и долгих размышлений большое самомнение выкристаллизовалось в привычку. Я был писателем с высокими — высочайшими — идеалами. Я удалился от мира, вел затворническую жизнь в стороне от городов, как положено отшельникам, в надежде, что однажды чего-нибудь добьюсь — перенесу на бумагу нечто великое. Вдруг она прочла мои мысли.

— Вы пишете, — уверенно заявила она.

Я спросил, как она догадалась, не читала ли что-нибудь мое — хотя и читать-то было почти нечего.

— А вы известный автор? — спросила она.

— Увы, нет! — ответил я. — Вы и сами это знаете.

— А хотели бы стать?

— Все писатели хотят, — ответил я, — хотя кое-кто возражает, что мы стремимся к высокому.

— Понимаю, — задумчиво ответила она.

У меня было ощущение, будто она принимала некое решение насчет меня. С врожденной неприязнью к подобному отношению я прервал неведомые мне мысли.

— Но полно, — сказал я. — Обо мне говорить неинтересно. Лучше поговорим о вас. Откуда же вы?

И снова в голову пришло, что мне совершенно незнаком подобный тип. Вот все та же улыбка — насколько я видел, та же в точности. У улыбок тоже есть свои тонкие оттенки, как у смеха, у интонаций. Я не смог удержаться и снова заговорил.

— Откуда вы? — повторил я. — Должно быть, вы из какой-нибудь новой страны. Готов поклясться, вы иностранка, раз смотрите на нас свысока. Вы до того умеете действовать на нервы, что еще чуть-чуть — и приму вас за пруссачку. Но очевидно, что вы из новой страны, которая только начала искать себя.

— О, мы унаследуем землю, если вы об этом, — ответила она.

— Это можно понимать по-разному, — сказал я, стараясь не дать ей вывести меня из себя. — Откуда вы?

Я отлично понимал, что достаточно и одного вопроса, но, наверное, в попытке показать свое интеллектуальное превосходство продолжил:

— А знаете, давайте играть честно. Я же готов рассказать кое-что о себе — уже сказал главное. Ответьте взаимностью и вы, это будет честно.

— А зачем обязательно играть честно? — спросила она.

— А что вы имеете против? Или вы не считаете честность национальной чертой вашей страны?

— Вам правда так интересно, откуда я?

Я небрежно это подтвердил.

— Слушайте, — сказала она и издала несколько звуков.

Меня охватило странное, противоестественное чувство. Оно налетело внезапно, как во вдруг наступившей тиши порыв ветра в безветренный день.

— Что… что это?! — воскликнул я.

— Я сказала, что обитаю в Четвертом измерении.

Я восстановил самообладание,