От преддверия коммунизма до Крещения Руси. Новый московский летописец. 1979-1988 - Пётр Георгиевич Паламарчук Страница 9

Спасая разваливающуюся власть, Амин набил до отказа тюрьмы, несколько раз приглашал ввести советские войска и наконец так заметался, что в Москве стали подозревать — не думает ли он и вовсе удрать из-под руки, передавшись Китаю или Америке. Между тем Афганистан привлекал внимание не как источник каких-либо особо полезных ископаемых — которых там по большому счету нет, тем более что у нас своих запущенных предостаточно; но через него идет прямой путь на Индию, да и Иран с Китаем под боком.

И вот в конце 1979 года на подмосковной даче состоялось «окончательное решение вопроса». Кто именно в нем принял участие, несмотря на множество требований общественности, так печатно и не объявили даже вплоть до 1989 года. Но по косвенным данным можно догадаться, что решение об оккупации вынес очень узкий круг из самого Брежнева, министра обороны Устинова, министра иностранных дел Громыко и главы КГБ Андропова (хотя с той поры принято было чекистами валить все на армию, а армия в свой черед кивала на КГБ: дескать, вошли и напортачили они, а мы расхлебывай).

26 декабря советские самолеты вдруг совершили до двухсот рейсов в Кабул, доставив людей и технику. 27 декабря армия стала переходить через границу, и одновременно спецотряд попытался захватить Амина живьем. Это не удалось — и он был уничтожен в бою вместе со всею охраной. Здесь действовали совместно десантные подразделения КГБ и МВД; руководивший неудачной операцией заместитель министра внутренних дел генерал-лейтенант В. Папутин вскоре по возвращении в Москву застрелился.

После занятия столицы центральная радиостанция передала записанную на пленку речь новопосаженного марионеточного главы Бабрака Кармаля, который покуда еще сидел на чемоданах в Праге. А 28 декабря неунывающий Леня вновь поздравил теперь уже «товарища Бабрака» с советской победой, пожелавши еще сильней укреплять столь теплые отношения.

Из-за смерти Амина в официальных сообщениях никак не получалось свести концы с концами: ведь сперва объявили, что именно он пригласил наши войска на помощь — и они же его, выходит, казнили. Недотепистый американский президент-провинциал и чрезмерно доверчивый при том баптист Картер попытался выяснить недоразумение по «горячему проводу» у самого Брежнева но ему сурово ответили, что, дескать, Леонид Ильич не может подойти к трубке.

К 28 декабря в Афганистан вступило до 25 000, на начало января 1980 года — 40 000 и далее, все увеличиваясь, численный состав действовавшей в стране 40-й армии достиг в высшей точке около 120 тысяч солдат и офицеров.

Тут наконец до Картера дошло, что его объегорили как мальчишку. Он поднял страшную шумиху, но было уже поздно. Тем не менее афганские партизаны неожиданно оказались крепким орешком: уже одни потери при вводе войск достигали почти тысячи убитых и раненых. А они всё не собирались сдаваться. Поэтому вступившие первыми части, состоявшие в основном из уроженцев мусульманских республик, постепенно заменили, из опасения их сродства с местным населением, новобранцами из европейской части страны, которые и гибли там в следующие годы более всех.

Но и Брежнев вряд ли предполагал, что «маленькая война» протянется не только за пределы его земного бытия, но и сожжет в своем костре всю затеянную им «разрядку». Продлившись почти десятилетие, она стала самой длинной и позорной во всей советской истории, окрасив кровью и стыдом 1980-е годы.

1980

ОЛИМПИЙСКИЙ КОММУНИЗМ, ИЛИ ОЛИМП-ИЗ-АДА. Весь год Москву лихорадило ожидание, проведение и переживание спортивного праздника, который воспринимался обостренно политически и даже эсхатологически, напоминая встречу предсказанного кем-то конца света.

Парикмахер стрижет Брежнева и спрашивает «Дорогой Леонид Ильич, а что будет после окончания Олимпиады?» Брежнев безмолвствует. И тот не отстает: «Ну, дорогой генеральный секретарь, президент и прочая, а все-таки коллективу наших парикмахеров и с ними всей стране очень любопытно было бы узнать: что по завершении Олимпийских игр-то будет?..» Брежнев все хранит молчание. Но брадобрей неугомонен: «Ну же, голубчик ленинский лауреат, скажите на милость — будет вообще хоть что-нибудь после Олимпиады или нет?!» Наконец не выдерживает один из охранников: «Ну, чего пристал, делай свое дело лучше да помалкивай, не видишь нешто — раз не отвечает вождь, значит так и надо!» — «Да мне ответа не требуется, — возражает наш Фигаро. — Просто когда спрашиваешь про это дело, так у него волосы-то на голове дыбом встают — а так стричь удобней…»

Пропаганда тоже постаралась и изобрела новое понятие: против распространяемой «еврокоммунистами» мечты о том, что они, если их допустят к кормилу, выстроят хороший социализм — она выставила наименование нашего социализма «реальным». И тогда родился ернический олимпийский призыв:

Спешите посетить Советский Союз — пока он не посетил Вас!

Для вычистки избранных под спортивные состязания городов Москвы, Ленинграда и Таллина из них еще загодя стали выселять за сто верст закоренелых пьяниц, потаскух и, главное, несогласных. Причем так увлеклись, что обратно потом не вернули, а продолжали шерстить и гораздо после окончания всех игрищ.

Прошлись по правым и по левым. Перебрали немало религиозных деятелей. В январе замели известного священника о. Димитрия Дудко, который в 1970-е годы вел в Москве и Подмосковье широкую и открытую проповедь православия. Арестовали членов Христианского комитета защиты прав верующих, молодежных христианских семинаров, множество адвентистов (отказывающихся от регистрации), причем их предводитель 84-летний Владимир Шелков скончался 27 января в лагере; в Ростовской области посадили старика-пятидесятника, имеющего 12 детей и 27 внуков — слепого, вместе с поводырем; на Украине властям удалось выследить часть летучего подпольного издательства баптистов «Христианин».

Некоторые из них в заключении «сломались» и стали каяться. Так, составитель книги «Трагедия Русской Церкви» Лев Регельсон, не только описавший гонения 1920-х годов, но и весьма пристрастно осудивший погибших архиереев за недостаточное сопротивление прижимщикам, будучи посажен совсем ненадолго и в условия куда более вольготные, принес свои извинения и был отпущен уже в сентябре. Самое же тягостное впечатление произвело покаяние по телевидению о. Д. Дудко, переданное 20 июня как раз незадолго до игр. Когда его вскоре выпустили, к бедному священнику кинулись в числе прочих деятели так называемого «нацбола» (национал-большевизма, проповедующего православие+коммунизм), в надежде, что тот искренне возлюбил власть. Но сломленный старик их огорчил: ему просто сделалось невмоготу второе заключение (первое он отбыл при