Инспекция. Число Ревекки - Оксана Кириллова Страница 9

– А, ты ведь и сам уже обо всем в курсе, тем лучше. А ты представь, транспорты все прут, иногда один в день придет, а иной раз и по два пригоняли. Составы шли со всей Европы: Хорватия, Бельгия, Словакия, Нидерланды, Франция, польские, конечно, а позже пошли еще поезда из рейха. Да, тут мы, честно говоря, поплыли, – совершенно откровенно признался Хёсс, – всех не сожжешь, в итоге параллельно продолжали закапывать. Никакие нормы по захоронениям, конечно же, не соблюдались, не до того было, сам понимаешь, трупы наваливали уже в таком количестве, что если сверху полметра слоя земли присыпят, уже хорошо. А потом весна, солнце начало припекать, тела уже не разлагались, а гнили – слой за слоем распухали и лезли на поверхность со всеми своими гадкими жидкостями. Зрелище омерзительное, фон Тилл, как есть говорю: веришь ли, земля будто зашевелилась… вздыбилась… ощерилась черными кусками тел…

Хёсс поднял руку, медленно поводя ею сверху вниз и шевеля растопыренными пальцами, глаза его расширились, лоб пересекли две дугообразные напряженные морщины, будто он рассказывал старинную страшную сказку одному из своих отпрысков.

– Не хотела принимать эту мерзость, – говорил он с отвращением, но совершенно не громким голосом. – Весь луг превратился в вонючее булькающее болото, вонь ползла на всю округу. А тут рейхсфюрер с инспекцией. – Хёсс резко опустил руку и вздохнул: – Не самый приятный его приезд, должен признаться. Был непривычно молчалив и сосредоточен, осмотрел все рвы, поморщился от нестерпимой вони, сказал мне тогда: «Земли не хватит всех закопать». Святая правда, что ж. И сразу же после своего отъезда прислал нам штандартенфюрера Блобеля[18], знаешь его? Из эйхмановской своры, специализируется на чистке массовых захоронений. Нужно отдать ему должное, в своем деле хорош, собака. Хамоватый, конечно, любил выпить, побуянить. Представь себе, даже пытался командовать моими подчиненными, но при всем этом работу свою делал прекрасно. Он раньше служил в айнзацкоманде и неплохо подчистил земли на Востоке. Насколько я знаю, не все захоронения даже были отмечены на картах, но у Блобеля какой-то нюх на это дело, он буквально перепахал все подотчетные территории. Работенка у него, конечно… – покачал головой Хёсс и снова впился взглядом в карту.

Последнее он произнес словно сам себе. Глаза его хаотично бродили по схеме. Он будто и забыл про меня, снова оказавшись в той весне:

– Тогда по лагерю пошли слухи, что все это экстренное уничтожение захоронений попахивает опасениями в исходе войны. Но мне было плевать, у меня тут попахивало другим, скорее, даже разило на всю округу – проклятый ветер разносил вонь на многие километры. В общем, с помощью Блобеля начали чистку со старых захоронений, а там чем глубже, тем парад страшнее: больше расплющенных и сгнивших, к самому нижнему слою одно омерзительное месиво, невозможно описать словами. Ни единого тела нельзя было достать целиком, загребали эту смердящую смесь грязи и гнили человеческой ковшами, лопатами и железными крючьями, с них все это стекало, капало, отваливалось кусками и сползало под ноги. Зондеры скользили на этих останках, доставали их голыми руками, ошметки разлагающейся плоти оставались у них в руках… Господи, какой смрад стоял! Круглые сутки жгли, ни днем ни ночью не прекращали, пока окончательно не выскребли все ямы.

Он умолк. Глаза его замерли на одной точке карты. Мне подумалось, что именно там и располагались рвы с погребальными кострами. Не отводя от нее взгляда, Хёсс продолжил:

– Я распорядился, чтобы в самые горячие дни в столовой подавали по-королевски. У парней, которые надзирали за работами, были и свиные шницеля, и самые жирные колбаски, которые только можно было сыскать в этих местах, и свежие овощи, и фрукты, фон Тилл. Надо было помочь им как-то переключиться. Но жратва это, конечно, дело второе, главное, я дал позволение пить сколько хотят. Вернее, сколько нужно, чтобы быть в состоянии находиться там. Пили прямо из бутылок. Никто не мог вынести этого на сухую, фон Тилл.

Голос Хёсса вновь стал глуше, он будто силой выуживал из себя слова, нарочно застревающие где-то внутри и не желавшие быть озвученными в присутствии кого бы то ни было.

– Чтоб ты понимал, ямы были пятьдесят метров в длину и почти десять в ширину. Представляешь, сколько нам пришлось сжечь? До сих пор чую запах того проклятого масляного осадка, которым приходилось поливать эти кучи. – Хёсс перевел на меня замутненный взгляд, и я понял, что коньяк все-таки ударил ему в голову. – А потом еще оказалось, что мы травим сами себя же, – и он улыбнулся, но улыбка вышла какой-то скорбной, – пришла жалоба, что в Харменже, это деревня неподалеку, вдруг передохла вся рыба. Стали выяснять. Оказалось, все грунтовые воды в округе заражены трупным ядом. Отправили туда специалистов утрясти проблемы, да как их утрясешь? Но спасибо Блобелю, к ноябрю уложились с зачисткой.

Я почувствовал облегчение, что прошлым летом инспекционная поездка в Аушвиц меня миновала.

– Вы делали пробы грунтовых вод в этом году? – на всякий случай поинтересовался я.

Хёсс кивнул:

– Я дал строгое указание нашим лабораториям отслеживать это.

Я не сумел скрыть тревогу на своем лице, Хёсс поспешил заверить:

– В моем доме используется только привозная «Маттони».

– Прекрасно, но я остановился не в вашем доме, оберштурмбаннфюрер, – усмехнулся я.

Хёсс тут же сменил тему:

– И в разгар всего этого еще Эйхман вздумал мне морочить голову своими словацкими евреями, слышал, наверное?

– Эйхман что-то писал об этом, – кивнул я, – жаловался.

– Как всегда, впрочем, – поморщился Хёсс, и я понял, что натуру Эйхмана он прочувствовал не хуже меня. – Он зачем-то лично пообещал словакам, что с их евреями ничего не станется, мол, обычные работы на Востоке. Мы действительно не уничтожили их сразу по прибытии. Но обстоятельства… – комендант вздохнул, разводя руками. – Изначально ведь со словацким правительством была договоренность исключительно о работоспособных евреях, но словаки начали давить на нас, чтобы мы забрали и их женщин с детьми. Честно говоря, совершенно бесполезная партия в плане сопутствующего дохода, они прибыли совершенно пустые: мало того, что словаки выторговали у нас обещание не претендовать на их имущество, так еще и сами отобрали у этих несчастных даже то, что те пытались увезти в карманах. Вся более-менее пригодная одежда, деньги, украшения, деликатесы – глинковские гвардейцы[19], принимавшие этих евреев в перевалочных лагерях, забрали все. Некоторые прибыли даже без ботинок, веришь ли!

Я верил. Верил в то, что этих евреев, которых обворовывали в пути, Хёсс совершенно не считал «несчастными». Ведь буквально две минуты назад с дотошностью учителя он завалил меня цифрами своей лагерной арифметики уничтожений, ясно дав понять, что головную боль у него вызывал лишь тот факт, что цифры реальные не совпадали с требуемыми. Теперь же, спустя несколько мгновений, эти «цифры» стали «несчастными» людьми, которых кто-то иной смел грабить. Мне вдруг подумалось, что комендант на кой-то черт так нелепо и бессознательно пытался оправдаться – кругом полно других, поступающих бесчестно по отношению к «несчастным». Он же повелевал исключительно цифрами.

– Ко всему прочему, – продолжал Хёсс, – многие были избиты так, что не могли сразу же приступить к работе. Но и давать им простаивать не было возможности. Продолжалась стройка, лагерь расширялся, ну мы их и гнали фактически с платформы на стройплощадки. В конце концов, им же крышу над головой и строили. В итоге в первый месяц половины не стало, во второй – еще процентов двадцать от оставшихся. А тех, кто пережил, пришлось позже уничтожить, потому как стали совершенно нетрудоспособны. А когда мы уже и забыли о тех партиях, Эйхман сообщает, что словацкое правительство под давлением Запада вдруг возжелало прислать свою делегацию, чтобы убедиться, что с их драгоценными евреями обращаются достойно…

Я кивнул, но, откровенно говоря, не вслушивался, так как уже знал эту историю. Хёсс заметил это и вернулся к прежней теме:

– Еще нужны лагерные проблемы? Изволь!

И он снова ткнул в карту, на сей раз в район сортировочных бараков, мимо которых мы сегодня проехали не останавливаясь. С лагерштрассе