Золото империи. Золото форта - Вадим Александрович Ревин Страница 64

– Послушай, друже, – вновь обратился подъесаул к графу. – Никогда не писал ничего, не сочинял, но сегодня ночью что-то нашло. Мысли сами в череду рифм выстроились. Хошь послушать, что вышло?

И, несмотря на полицейского, добавил:

– Слышь, Пичугин, дозволишь однополчанину стих свой рассказать? Я же вижу, что тебе на самом деле нелегко. И мужик ты хороший. Просто служба у тебя тяжелая.

У полицейского от такой наглости приоткрылся рот. С секунду он размышлял. Потом крутанул величественно головой:

– Да валяй, твое благородь! Жить-то вам обоим с гулькин нос осталось. Вроде последней просьбы, што ли? Мы же не собаки.

– Ну, вроде того! Последняя просьба, – подтвердил Микола и, обращаясь к графу, вновь спросил: – Так, что, Суздалев, будешь слушать или так стих мой со мной и умрет?

Тот в ответ пожал плечами.

– Валяй. Казак – поэт. Умеешь удивить.

– Умею. Наш народ чего только не умеет, – высказался Микола. – И хоть вижу я, что ты слушать не хочешь, а все же прочту!

Билый встряхнул слегка затекшие руки, сложил их на груди и, отставив левую ногу назад, приподнял подбородок.

«Истинный орел, – пронеслось в голове у Суздалева, и граф улыбнулся. – Эти дети гор могут смотреть в глаза смерти!»

– Я стою на пороге судьбы, – голос Билого эхом отозвался в утреннем воздухе, —

Словно умерший, но не отпетый,

С сиромахой-душой неодетой,

Взгляд тускнеющий из темноты.

Суздалев выпрямился, перестав улыбаться. Расправил плечи, выкатил грудь колесом. Не ожидал он от друга таких ярких и метких слов. Слова казака взволновали. Тронули за живое. Видимо, ожидание смерти обостряет не только мысли, но и достает из глубин души то, что обычно скрыто от посторонних глаз.

– Разрывает сознания лед, – вновь слова казака, как набат, зазвучали в воздухе, подымаясь к небесам, —

Мысли скованы будто тисками.

Не поможет умыться слезами.

Не оплачен пред Господом счет.

Сколько раз нарушая табу,

Проходил я у бездны по краю.

И Всевышний, всемерно прощая,

Мне протягивал руку Свою.

Так подумаешь: «Больше нельзя

Столько в жизни своей ошибаться

И о кочки грехов спотыкаться.

Ведь проносятся ветром года!»

Но опять же по краю идешь,

Балансируя влево иль вправо,

И не дремлют ни Бог, ни лукавый, —

Сам решаешь, к кому попадешь.

И стоишь у знакомой черты,

Будто умерший и не воскресший,

С обнаженной душой, облезшей,

На ступенях своей же судьбы.

Оба охранника стояли неподвижно, вслушиваясь в смысл каждой строки. Даже на лице Пичугина, не обладавшего способностями к адекватным мыслям, проскользнула тень интеллекта.

– Ну, Микола, – негромко аплодируя, сказал Суздалев, – совсем не дурно! Если бы не ситуация, то вышел бы из тебя толковый поэт!

– Да ладно вам, граф! – отозвался Билый, усмехаясь. – Это всего лишь мысли, запечатанные в рифмы. Жаль, конечно, что их никто из моих не услышит. А так бы несколько строк в качестве эпитафии на камне надгробном. А?

– Какой камень, подъесаул, – с ухмылкой в голосе произнес граф. – Зароют неизвестно где, и холмика не останется! Сам же говорил!

Как ни странно, после прочтения Билым стихотворения Суздалев пришел в себя. В нем проснулась присущая ему бравада. В голосе проскакивали нотки авантюризма.

– Вот! Узнаю своего односума! – подмигнув капитану, сказал Микола. – С возвращением! Так и умирать легче. А то все кислился, как та барышня!

– Но-но, подъесаул! – шутливо заметил Суздалев. – Не посмотрю, что мы с вами из одного походного котла кулеш ели, вмиг перчатку брошу!

– Да я с удовольствием! – также шуткой ответил Микола. – Мы завсегда согласны ту перчатку поднять! Назначайте день и час!

Оба охранника, как завороженные, смотрели на этих двух офицеров. Впору молитвы читать да со светом Божьим прощаться, а они дурака валять удумали.

– День и час, говорите? – не унимался граф. – Извольте. Здесь и сейчас! Нечего тянуть! Мне ваша хамская рожа совсем не нравилась никогда!

– Тю! Да кто бы говорил?! Усы сбрей, так и за гимназиста ущербного сойдете! А может, и за барышню!

– Ну знаете ли! А вы! Вы! Никогда по-русски не могли нормально говорить! Слова коверкали! Дуэль! Так над языком издевались! Нет вам прощения!

– Точно! Принимается! – парировал Билый. – Только, думаю, не очень удобно будет стреляться или на саблях драться, болтаясь, как те болванчики, в петлях!

Друзья посмотрели друг на друга и, видимо представив сие зрелище, дружно расхохотались.

– Надо попробовать, – сказал граф, глядя на веревку.

– Сейчас, – успокоил его казак. – Что-то тянут. Братцы! Поторопитесь! Не гневайте господ офицеров!

– Тише, ваши благородия! – произнес охранник, который сопровождал Билого из камеры. – Не губите! Вам-то что, раз, и все. А нам еще службу нести!

Билый с Суздалевым умолкли. Граф тяжело вздохнул.

Откуда-то со стороны раздались громкие голоса, послышались шаги. Перед ними возник урядник из полицейской команды.

– Ведите! – скомандовал он охранникам.

Глава 9

– Побалагурили? Хорош лясы точить, – гаркнул Пичугин. – Будя. Теперича извольте, господа хорошие, на эшафот! Самое время.

Суздалев с Билым переглянулись, подбодрили друг друга взглядами.

– Что, брат Суздалев, покажем, как умирают боевые офицеры империи Российской?! – Микола произнес это нарочито громко.

Его голос эхом отозвался во внутреннем дворе тюрьмы, где всю ночь сердобольные плотники, руководимые одним из урядников, ставили эшафот. Тот же старший урядник сейчас вел Билого и Суздалева к месту казни. Он шел впереди, держа саблю на изготовку, за ним медленно, но твердо ступали осужденные на казнь, и замыкали процессию Пичугин и его напарник, сопровождавший вначале Миколу из камеры. Они вышли по наклонному настилу на уровень цокольного этажа.

– Стоять! – скомандовал старший урядник. Билый с Суздалевым осмотрелись.

Тюремный двор выглядел как многие другие дворы в похожих учреждениях. Стены здания пятиэтажной тюрьмы, образовывали ровный квадрат, проход осуществлялся через наглухо закрываемые ворота. Заключенных же выводили через единственные двери, связывающие внутренний мир каземата с тем кусочком свободы, что можно было вдохнуть на прогулке во внутреннем дворе. Он использовался не только для прогулок заключенных, но и в особых случаях, когда казнь необходимо было провести при «закрытых дверях», в качестве места для экзекуций.

– Вперед! – скомандовал урядник.

– Думал ли ты, Микола Билый, – негромко произнес подъесаул, – что тобой будет командовать какой-то урядник?! Скажи кому в станице, засмеют!

Суздалев, услышав, хмыкнул.

– Разговорчики! – щеки у старшего урядника вздулись, отчего редкие рыжие усы приподнялись. – Отговорили ужо, благородия, етить! Ступай