Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин Страница 63

там хранится. К сожалению, внутри ночевал старый легионер, убивать которого у меня не было желания. Предполагая, что стал я известен в Риме, благодаря жене и ее родителям, которые рассказали всем знакомым о своем, мягко выражаясь, невменяемом муже и зяте, который отказался от лестного предложения самого Октавиана Августа стать его личным телохранителем. Это такой у них способ похвастаться. Типа имеют родственника, который настолько в корешах с императором, что даже может послать его. Хотя раньше не верили, что я вообще с ним встречался.

— Если вдруг понадобится работа, загляни ко мне, — предложил Квинт Амбросий.

Я не стал отказываться. Как и он, знал, что в жизнь длинная и вся зигзагами.

— Не слышал, никто не продает в этих краях латифундию? — поинтересовался я.

У римлян есть четкое деление собственности в сельской местности: касса — дом в деревне с небольшим земельным участком для выживания семьи бедняков; вилла рустика — для летнего отдыха, но имеет участок около сотни югеров (один югер — четверть гектара), на котором расположены виноградник, сад, огород, обеспечивающие семью и прислугу продуктами; вилла урбана — грандиозные постройки с садом или парком для прогулок, которую используют очень богатые чисто для оттяга; и латифундия с земельным наделом в несколько сотен югеров, служащая в первую очередь источником дохода и заодно местом для летнего отдыха.

— Хочешь вложить деньги? — спросил он и сам ответил: — Разумное решение. Рим рядом, и его обитатели всегда будут кушать. Правда, надо разбираться в сельском хозяйстве или найти хорошего вилика (раба-управляющего), а они большая редкость.

— У моего отца была небольшая латифундия в провинции, — сочинил я.

— Это хорошо. Потому что я слышал, что Марк Валерий Мессала, бывший проконсул провинции Азия, продает латифундию, расположенную на берегу моря милях в трех от Остии, доставшуюся ему в наследство три года назад после смерти отца, носившего то же имя и прозвище Руф (Рыжий), чтобы отличать от тезки, троюродного брата, получившего прозвище Нигер (Черный). При предыдущем владельце была очень доходной, а теперь одни убытки, поэтому ее выставили на продажу сперва за пять с половиной миллиона сестерциев, потом за пять, а теперь хотят четыре с половиной, но никак не найдут покупателя, — многословно сообщил ростовщик. — Если надумаешь, сведу тебя с Марком Валерием Мессалой, обеспечу финансовое сопровождение сделки. Он взял у меня несколько крупных кредитов.

— Мне надо сперва посмотреть латифундию, чтобы знать, сколько она стоит на самом деле, — сказал я.

— Могу приказать своим людям, чтобы, когда закончишь с привезенными товарами, свозили тебя туда, — предложил Квинт Амбросий.

— Не откажусь, — согласился я.

Как предполагаю, Марк Валерий Мессала задолжал ростовщику слишком много, пора погасить хотя бы часть кредитов.

Латифундия состояла из двухэтажного жилого комплекса, большая часть которого была господским домом с подогреваемым мраморным полом и фресками на стенах, термами с двумя бассейнами, закрытым и открытым, расположенным в небольшом парке, и круглым фонтаном во дворе с мраморной статуей сидящего бога Нептуна с трезубцем в правой руке, но зуб остался всего один, как ни странно, ближний к внешнему краю… В меньшей жили рабы. К ней примыкал хозяйственный двор с отдельным входом, вторым фонтаном, овальным, со вставшей на хвост толстой рыбой, изблевывавшей воду, конюшней на двенадцать стойл, большим хлевом голов на сорок, кошарой сотни на две баранов, птичником с голубятней, амбаром, сараями, кладовыми, погребами. Всем зданиям требовался средний ремонт. Из скота остались только старый осел, у которого обвисли уши, две старые коровы, на которых, наверное, не нашлось покупателей, с полсотни кур и немного больше голубей, учету не подлежавших. Раньше латифундию обслуживали несколько десятков рабов, а теперь четверо, все старики, которых тоже не смогли продать.

Обязанности вилика исполнял Ияри (Свет) — льстивый, гибкий ассириец преклонных лет, переставлявший ноги так, будто между ними висит грыжа, но сказал, что нет ее. Он показал все помещения, заодно поведав историю рода патрициев Валериев вообще и Марка Валерия Мессалы Руфа в частности. При предыдущем владельце здесь кипела жизнь, даже когда он был далеко отсюда. Нынешний наезжал в последние три года всего раз пять, чтобы продать еще что-нибудь. Если за зиму не найдет покупателя на латифундию, собирается выставить на торги все сто тридцать югеров виноградника и шестнадцать югеров сада. Здесь, рядом с Римом, это самые востребованные, прибыльные, сельскохозяйственные наделы. Первые стоят по десять тысяч сестерциев за югер, вторые процентов на десять-двадцать дешевле. Еще были двадцать два югера огорода, поле на сорок семь югеров и пастбище размером со все вышеперечисленные наделы вместе взятые, точный размер которого никто не знал, потому что поднималось по искривленному складками склону холма, поросшему деревьями и кустами, которые вырубались на дрова.

Я обошел вместе с виликом все наделы. Виноградник давно не обрезали. Урожай собрали частично, осталось много кистей с заизюмленными ягодами. Думал, что специально, чтобы набрались сладости и пошли на изготовление сладкого пассума, считающегося сейчас лекарством. Оказалось, что просто некому собирать. Четверо рабов, из которых две женщины, нарвали винограда ровно столько, чтобы изготовить вино для себя на следующий год. Делать запасы было глупо, потому что могло случиться всякое. Две трети занимал сладкий белый виноград сорта фиано, из которого делают десертные вина, обожаемые богатыми римлянами, и последнюю треть — черный грекула, потому что завезен с греческого острова Хиос, из которого получается кьянское вино, одно из самых дорогих, несмотря на то, что красные вина предназначены для бедняков. Впрочем, римляне делят вина по цвету на белое, желтое (фиано), красное и черное (кьяно).

Сад тоже подзапустили, но на нем не так заметно сказалось. Три четверти занимали старые оливы. По заверению Ияри, с дерева собирали не меньше центумподия (сто подиев — тридцать два и шесть десятых килограмма) плодов и из каждого подия выдавливали не менее ацетабула (шестьдесят восемь грамм) масла. Последнюю четверть занимали яблони, груши, инжиры, гранаты, орехи, сливы, вишни, черешни, которые называют птичьими вишнями, потому что их обожают скворцы — по одному-два дерева разных сортов для себя. На огороде этим летом использовали лишь небольшой участок. Все остальное заросло травой, как и пастбище. Я поднялся по склону до конца его — обрывистого каменистого участка, который служил естественным ограждением. Сверху открывался прекрасный вид на Тирренское море.

Обратно решил пройти другой дорогой — вдоль верхней, восточной, границы латифундии, чтобы спуститься по северной вдоль каменной стены высотой в метр с небольшим, чтобы скот не забрел