Преклони предо мною колена - Богумил Ржига Страница 57

— Хорошо, пан, — отвечает Марек. Все в нем бунтует против этой миссии: откладывается поездка к Анделе. Это огромное несчастье. Возлюбленные должны быть точны.

— Марек, — добавляет пан Иржи почти шепотом. — Я спрашивал астролога. Предсказание неблагоприятное. Пан Менгарт недалек от смерти.

— Мы только что похоронили Кржижковского.

— Кто это? — настораживается пан Иржи.

— Еретик. Он тоже сидел в башне.

— Что-то припоминаю, — рассеянно говорит пан Иржи. — Но к пану Менгарту будь внимателен. Ты должен предотвратить его смерть.

— Я попытаюсь, пан.

— Надеюсь на тебя, — кивает пан Иржи. Он приоткрывает рот и снова закрывает, словно ему попало туда что-то горячее. — Я не могу сделать ничего иного. Это мои враги. Враги сегодняшнего дня и той эпохи, которая наступит.

Утром узника выносят и сажают в сани. Он, как младенец, закутан в войлочную полость. Сначала пан Менгарт протестует, потом замолкает. То ли захлебнулся морозным воздухом, то ли понял, что протесты бесполезны. На свету особенно заметно, как он стар. Болезнь подточила его, маска гордыни исчезла с лица. Однако в глазах нет-нет да вспыхнут живые, полные ненависти огоньки, но и они мгновенно гаснут. Марек спрашивает пана Менгарта, что он хочет взять с собой; тот не отвечает. Он даже не интересуется, куда его везут.

Вооруженный эскорт с именитым паном трогается в путь. По направлению к Ческому Броду, через Садскую и Поржичаны. Снег ослепительно искрится, сани легко скользят, копыта лошадей оставляют за собой ровный след. Лес за Садской кажется тихим и таинственным. На ветвях деревьев снег, но больше в нем ничего не изменилось. Словно лес не ведает, что такое время. Кое-где дымятся угольные ямы или пылают поленья. Иногда слышно, как стучит по дереву невидимый дятел. И опять всюду тишина. Марек подсчитывает, что он мог бы до конца недели возвратиться назад в Подебрады.

Первая ночевка в Ческом Броде. В корчме, срубленной из неотесанных бревен. Пан Менгарт ест все, что ему предлагают. Сотрапезников просто не замечает. Он уже не выглядит надменным и гордым. Его волнует теперь больше прошлое, чем сохранение своего престижа. Разговаривает сам с собой — вероятно, чтобы слышать свои мысли. Фразы, которые он произносит, невнятны, но Марек понимает, что в памяти его оживают времена прошедших битв, его любовь и неистовство. Пан Менгарт старается успокоить сам себя. Он всегда стремился к торжеству правды и справедливости. Потом он замолкает. Ночью часто просыпается. Пугается привидений.

Утром пан Менгарт пробуждается бодрым, это видно по его глазам. Марек объясняет ему, что завтра они, пожалуй, доберутся до Карлштейна. Пан Менгарт усмехается и советует Мареку назидательным тоном:

— Откажись от стремления быть воином.

Марек не успевает удивиться таким речам, как старый пан продолжает:

— Листья на деревьях распустятся снова, птицы слова защебечут...

Но главное, о чем он думает, но не произносит, — «а меня уже не будет...».

В Ржинчанах ему снова становится хуже. Он отказывается от постели в корчме, от еды, требует, чтобы его перенесли в костел и позвали католического священника. Он хочет видеть лица людей, которых знал всю жизнь: жены, детей, друзей. Марек пытается сделать для него хотя бы то, что можно. Находит какого-то маленького сгорбленного священника в черной рясе, даже не спрашивая, католик он или подобой, и на каменном полу костела раскладывает несколько горок древесного угля. Зажигает его и долго раздувает, пока не разгорается огонь. Священник сначала с ужасом наблюдает за ним, но, когда узнает, что этого хочет пан Менгарт из Градца, тоже принимается дуть на угли.

Два воина на самодельных носилках переносят бургграфа. Остальные окружают двери костела, чтобы никто из толпы не вошел внутрь.

Пан Менгарт лежит недвижимо. Он спокоен. Рот приоткрыт, словно выражает любопытство. Вероятно, это улыбка. На бровях тают снежинки. Согбенный священник читает молитву и соборует пана Менгарта.

— Не знаю, попаду ли я на небо, — говорит вдруг бургграф почти весело. Внешне он кажется умиротворенным, но в душе удивляется: неужели пришел конец всему? Священник тихо творит молитву. Его голос едва слышен.

Пан Менгарт блуждает взглядом по голым стенам храма и тяжко вздыхает:

— Есть что-то такое в Чехии, что разрывает нам сердце.

Потом закрывает глаза, по телу пробегает судорога. Он снова затихает. Затем медленно открывает глаза и произносит, как покаяние:

— Я плачу... Никогда я не знал, что есть правда, а что есть кривда.

Это его последние слова. Он впадает в беспамятство, из которого уже не выходит. Он покидает этот мир и берет с собой все, что совершил в своей жизни: добро и зло.

Сердце края — замок Карлштейн. Светлые контуры стен на фоне вечерней тьмы. Тишина, которая больше страшит, чем успокаивает.

Эскорт со знатной поклажей подъезжает к воротам замка. Загнанные кони, вспотевшие воины. Лишь мертвый в санях застыл. Дрожит от холода и ржинчанский священник. Марек взял его с собой: он должен засвидетельствовать, что пан Менгарт соборован.

Стража недоверчиво расспрашивает. Марек напряженно отвечает: его господин Иржи из Кунштата и Подебрад отпустил высшего бургграфа пана Менгарта. Примут они его или оставить его перед воротами? Никакого ответа. Смятение внутри замка можно только представить себе.

Наконец ворота с грохотом отворяются. Высокий бородатый мужчина бросается к саням. Это сам бургграф Карлштейна. За ним сгрудилось несколько воинов с факелами.

— Пан Менгарт! — склоняется к саням бургграф. Доспехи его гремят.

— Он мертв. Умер в дороге, — говорит Марек и из предосторожности кладет руку на эфес меча.

— Возможно ли это? — выпрямляется бородатый мужчина. В его голосе звучит ужас, смешанный с недоверием.

— Он оставил этот мир сегодня в полдень в ржинчанском костеле. Я приобщил его святых тайн, — свидетельствует священник покорно.

Пламя факелов слегка колеблется. Бургграф растерянно оглядывается. В его душе разыгрывается буря. Что делать? Наконец он обращается к мертвому, отдавая предпочтение величию смерти перед людскими размолвками.

— Пан Менгарт, вы были образцом дворянина, — говорит он напыщенно.

— Ваши предки от начала рода были знатны, — продолжает он свою хвалебную речь. — Ваш путь был славен: вы побеждали в войнах, прославились как политик, ваши заслуги перед государством огромны.

Бургграф низко кланяется. Потом обращается к Мареку и говорит строго:

— Вы, конечно, не рассчитываете ночевать сегодня в замке.

— Нет, пан, — соглашается Марек.

— Ваше имя?

— Марек из Тынца.

— Мы еще когда-нибудь встретимся.

— Надеюсь, пан.

Мертвый переселяется к своим друзьям. Тьма сгущается, в небе сияют