Преклони предо мною колена - Богумил Ржига Страница 49

потому что в город во главе пестрой кавалькады дворян въезжает Иржи из Подебрад. Крики, ликование, приветствия, радость. Прага в лихорадке. Чашники поднимают головы, католики бегут. Особенно паникуют те, кто перешел в католическую веру недавно. Они поспешно переодеваются, чтобы их не узнали, седлают коней, ищут ворота, через которые можно убежать из Праги, пока еще не поздно. Они знают, что в своем прежнем наряде не смогут показаться на улицах. Их вчерашняя безопасность к утру превратилась в опасность. Они пугаются всего: тени и малейшего звука. Им чудится острие меча у ребер, петля на шее. Они не знают, что их жизни ничто не угрожает. Самое большее, что их ждет, — какое-то время придется посидеть в тюрьме.

Но одна часть города все еще окутана сумраком, хотя ярко светит солнце. Еврейский квартал. Пугните их! Потрясите их хорошенько! Ищите золото! Молотите их, как зерно! Прочешите весь квартал! Вытрясите из них серебро! Крики воинов то сильнее, то слабее смешиваются с визгом еврейских женщин и криком детей. Только бородатые мужчины ожесточенно молчат. Они знают свою вину: у них есть деньги.

В комнате, примыкающей к залу приемов в Староместской ратуше, сидит пан Менгарт из Градца и два его молодых собеседника: Марек из Тынца и Дивиш из Милетинка. Позади в отдалении безучастные солдаты. Все на одно лицо. Солдаты даже дышат в унисон. Через два прямоугольника окон на красный ковер падают снопы солнечного света. Они свободно перемещаются. Неуклонно — как залог того, что время не остановится даже сегодня.

Пан Менгарт сидит прямо. На широких плечах гордо вскинутая голова. Он стар. Щеки обвисли, но лоб высокий и в глазах красноватые огоньки. Держится спокойно и высокомерно, всем своим видом требуя уважения. На нем лиловый бархат, отороченный серебром. Нога небрежно закинута на ногу.

Целых два дня искали его Марек с Дивишем. И не нашли бы, если бы не Якуб Шиндлер, который выследил его убежище. Самый знатный бургграф скрывался на Целетной улице у горожанина Киприана Грушка, свечных дел мастера. Угловая комнатка с видом на улицу, достаточное количество еды, выдержанное вино и серебряное зеркало, которое напоминало о прошлом. Спокойствие в доме укрепляло в пане Менгарте надежду, что он уйдет отсюда только по своей воле. Когда рожемберкская партия снова возьмет Прагу. Так что в комнатке Киприана Грушки он чувствовал себя человеком совершенно свободным.

Только эти юноши «бестактно» извлекли его оттуда. Сначала он говорил с ними свысока. В его голосе звучала прежняя спесь, в лице снова появилась надменность, рассчитанная на эффект. Когда же они упорно стали требовать, чтобы пан Менгарт вышел из комнатки, тот неожиданно подчинился. Последовал за ними с выражением безразличия и покорности. И вот он пришел к себе сюда, в Староместскую ратушу. За несколько минут до встречи с Иржи из Подебрад.

Двери открываются. Зал для приемов вбирает присутствующих. Он длинный, сводчатый. По одной стене ряд узких окон. Над окнами лепной орнамент, в глубине тяжелый стол со стульями, на другой стене гобелен — белый лев среди павлинов, под гобеленом скамейка с атласными подушками. Тихо и торжественно. Кажется, что слышен легкий шелест крыльев. Будто это слава прикасается к кому-то. Скорее всего, к пану Иржи. Он стоит у стола в тунике карминного цвета. На шее золотая цепь. Пан Иржи, видно, не хочет резко вести разговор. В его глазах стремление к миролюбивому диалогу, мышцы лица напряжены, чтобы удержать дружескую улыбку.

— Приветствую тебя, пан Менгарт, — осторожно начинает Иржи. — Может быть, ты сядешь и откушаешь здешнего вина?

— Я подожду, пока ты кончишь смеяться, — отвечает строго пан Менгарт, но тем не менее садится. Чаши и кувшины с вином он словно не замечает.

Марек и Дивиш стоят у двери. Пан Иржи не отсылает их. Очевидно, не хочет оставаться с глазу на глаз со старым паном.

— Ты собираешься со мной поссориться?

— Какой в этом смысл?

— Ты предпочитаешь сердиться на меня?

— Это произошло не сегодня.

— Что можно решить с помощью гнева? — пожимает плечами пан Иржи. — Дело пошло бы лучше, если бы мы поняли друг друга.

— Копаешь нам яму, а сам хочешь договориться? — зло бросает пан Менгарт. Вежливость пана Иржи кажется ему подозрительной. Не проявление ли это слабости?

— Понимание и взаимное уважение относятся к человеческим достоинствам.

— Я всегда есть я, — гордо произносит пан Менгарт, словно он и не пленник Иржи из Подебрад. — Говори, чего ты, собственно, хочешь?

— Отдай Карлштейн, и получишь свободу.

Пан Иржи опускает глаза, лицо его ничего не выражает. Это молодое лицо. Он может ждать.

— Никогда! — взрывается пан Менгарт и резко встает. Он повышает голос, он показывает Иржи, что не так уж глуп. Он знает, что ему нужно. Не замок Карлштейн, а коронационные реликвии и земские привилегии. Но приготовленные слова проглатывает. В его душу вползают сомнения, он подавлен. Молодость пана Иржи его оскорбляет. И его дерзость. Не трудно догадаться, что этот молодой пан протягивает руку к чешской короне. Его сторонники уже сейчас видят, как она сияет над его головой. Но Менгарт — стена, которой хитрому пану из Восточной Чехии не перескочить.

— Марек из Тынца! — Голос пана Иржи звучит громко и твердо. Будто он знал наперед ответ пана Менгарта.

— Слушаю, пан, — откликается Марек и делает несколько шагов вперед.

— Доставишь пана Менгарта в Подебрады. Там он будет заключен в башню, пока как следует не обдумает мое предложение.

— Ты поплатишься за это! — восклицает пан Менгарт.

Он уже не владеет собой. В его голосе звенит вековая гордость, неукротимая ненависть. Его разум в это мгновение молчит, он забывает о том, что стар. Кажется, что пан Менгарт собирается жить вечно.

— Отбери себе надежный конвой, — продолжает пан Иржи не дрогнув. Маска миролюбия сброшена, на сцену выступает жестокость.

— Слушаю, пан, — тихо повторяет Марек.

Он старается скрыть радость: он вернется в Подебрады, к Анделе. Но его заинтересованность можно объяснить и по-другому — как верность пану Иржи из Подебрад. Великой охотой выполнить его приказ. Какое из объяснений выберет пан Иржи? Может быть, все разом. Может, никакое. Он целиком поглощен своей игрой.

Он обращается к Дивишу из Милетинка и приказывает ему, чтобы тот разыскал Пешика из Кунвальда, староместского бургомистра. Католики исчезли, словно растворились, но Пешик важная фигура, его упускать нельзя. В эти дни его место в тюрьме. Дивиш кланяется в знак согласия.

Аудиенция окончена. История молчит о массах. Она начинает обращать внимание на