Эдуард Володарский - Вольф Мессинг. Видевший сквозь время Страница 49

Лодка медленно плыла поперек реки. Черная гладь, тихие всплески воды, стекающей с весел, и все ближе и ближе противоположный берег. Наконец Янек поднял весла, и лодка совсем бесшумно заскользила в зарослях камыша. Камыш зашелестел по бортам, тяжелые растения несколько раз ударили Мессинга по голове и плечам.

– Тут неглубоко, пан Мессинг, – сказал Янек. – Придется немного по воде…

– Да, да… – Мессинг поднялся, пошатнулся и едва не упал в воду.

Янек поддержал его за руку, сказал виновато:

– Я бы до берега вас проводил, да боюсь русских пограничников.

– А немецких не боитесь?

– Ну, немецких бояться нечего – сразу расстреляют, а русские будут мурыжить и держать неделю, пока отпустят. А мне неделю нельзя – дел много в Польше. Так что прощайте. Счастливого пути.

– И тебе счастливо, Янек. – Мессинг шагнул в воду, провалился и опять чуть не упал, и Янек снова схватил его за руку.

– Ничего, ничего… – Мессинг с трудом опустил вторую ногу и оказался почти по пояс в воде. Полы расстегнутого пальто поплыли рядом с ним.

Янек оттолкнулся веслом, и лодка скользнула по воде к середине реки. Янек сел на весла, кивнул бородатому мужчине, за всю поездку так и не проронившему ни слова, и они стали быстро отгребать в сторону.

Мессинг проводил удаляющуюся лодку грустным взглядом и побрел по воде к берегу, хватаясь за камыши, свисавшие со всех сторон. Наконец он выбрался на твердую землю. Вода стекала с него ручьями. Он сел на сухой пригорок и принялся стаскивать намокшие ботинки. И через мгновение услышал за спиной сухой щелчок винтовочного затвора и громкий мужской голос:

– Попался, вражина! Руки вверх!

Мессинг обернулся и увидел молоденького красноармейца в линялой гимнастерке и стоптанных сапогах, с винтовкой наперевес, направленной прямо на него. Глаза у солдата были настороженные.

Мессинг медленно встал, осторожно поднял вверх руки, держа в одной мокрый ботинок. Солдат присмотрелся к Мессингу, успокоился, поставил винтовку на землю:

– Надевай ботинок. Пошли!

Мессинг вновь сел на землю, надел ботинок и поднялся.

Просторную комнату ярко освещала электрическая лампочка под зеленым абажуром, стены были оклеены плакатами: «Если ЗАВТРА война!», «БОЛТУН – находка для шпиона», «ГРАНИЦА – на замке», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ МАРКСИЗМ-ЛЕНИНИЗМ!» На видном месте висел большой застекленный портрет улыбающегося в усы Сталина.

За столом расположился старший лейтенант Антон Скрыпник – мужчина лет двадцати пяти – двадцати семи, в гимнастерке с тремя кубиками в петлицах, чубатый, но аккуратно подстриженный «под бокс».

– И документов, значит, с собой никаких? – устало спросил старлей у сидящего перед ним Вольфа Мессинга.

– Никаких документов у меня нету, – с сильным акцентом на русском ответил Мессинг. – Все документы у меня забрали немцы, когда арестовали.

Он был одет в не по росту большую линялую гимнастерку, защитного цвета галифе и сапоги и выглядел очень смешно – военная одежда явно не шла ему.

– А ты, значит, бежал из-под ареста? – с сомнением допытывался старлей Скрыпник.

– Да, мне удалось бежать.

– Это ты бабушке своей расскажи. Чтобы у немцев с-под ареста бежать, так я тебе и поверил.

– Я правду говорю…

– Знаешь, сколько таких, как ты, через границу каждый день прет? Десятками… но у всех, между прочим, хоть какие-то документики есть. А ты явился – гол как сокол!

– Я же говорю…

– Говорю, говорю… все вы говорить горазды… Так кто вы, говорите, по профессии? – вновь спросил старлей. – Я чего-то не понял?

– Я артист оригинального жанра… – ответил Мессинг.

– Какого-какого жанра?

– Оригинального…

– Гм-н-да… – кашлянул в кулак старший лейтенант. – Ну, пусть так будет… оригинального… А чего через границу шел? Знал, что на преступление идешь? Думал, здесь что? Пирогами с медом тебя встретят? – Он опять перешел на «ты».

– Я бежал от фашистов… мою семью расстреляли в Варшаве… меня искали везде. Даже плакаты развесили в Варшаве и других городах. За мою голову была обещана награда в двести пятьдесят тысяч марок…

– Ого! Да что ты за птица такая, что столько денег обещали? Ты хто? Генерал? Или хто?

– Я же сказал, я артист… На одном из концертов я предсказал гибель Германии в войне… Гитлеру доложили, ему это очень не понравилось… и он приказал…

– Ой брешешь, ой брешешь как сивый мерин… – засмеялся старлей. – Выходит, Гитлер всех артистов в Польше знает? Слушай, как там тебя… Мессинг… Вольф Григорьевич, кончай ты заливать, честное слово, рассказывай правду. Не умеешь ты врать, вот что я тебе скажу. Двести пятьдесят тыщ… Гитлер приказал… а то у Гитлера других дел мало, как артистов ловить… – Старлей опять коротко рассмеялся. – Мелко плаваешь, артист, жопу видно! Давай начистоту, а? По-хорошему. Кто послал? С каким заданием? Куда?

– Честное слово, я говорю правду, господин офицер.

– Гражданин старший лейтенант, – строго поправил старлей. – Господа у нас давно в Черном море потонули.

Прошу прощения, гражданин старший лейтенант. Но я говорю правду. Я бежал в поисках убежища. Я прошу защиты от фашистов. У меня не осталось никого родных. Меня убили бы, если бы я не убежал… честное слово, гражданин старший лейтенант… – Мессинг посмотрел в глаза старлею, и тот вдруг смутился, отвел взгляд в сторону, пробормотал негромко:

– Сразу и убили… вот не убили же, спасся…

Лейтенант Перегудов вошел в маленькую комнатку, где за рацией у окна сидел радист и настраивал ее, поворачивая тумблеры то в одну, то в другую стороны. Еще двое красноармейцев курили, расположившись на лавке у двери. При появлении лейтенанта они встали.

– Да сидите, – махнул рукой Перегудов. – Старлей у себя?

– Перебежчика допрашивает, – коротко ответил радист.

– Давно?

– Давно… больше часа… Чего он там с ним тары-бары разводит, не знаю… – пробормотал радист, не отрывая взгляда и рук от рации.

Из-за двери послышался хохот, потом громкий голос старлея. Перегудов удивленно посмотрел на солдат, на радиста:

– Чего это он там хохочет? Пьяный, что ли?

– Ну, давай еще! – смеялся старлей, держа в руках колоду карт. – Ах ты как, фокусник, твою мать! Ну а сейчас какую я загадал? Нет, я три карты загадал! Какие?

– Дайте мне колоду, – попросил Мессинг. – Какие карты вы загадали? – Он потасовал колоду, потом выбросил на стол даму треф, короля пик и туза червей, спросил: – Эти?

– Ну, точно! Во дает, а! – восхищенно заржал старлей. – Ты, значит, мысли читаешь?

– Иногда получается, – чуть усмехнулся Мессинг.

– Ну хорошо, а чего я вот сейчас подумал? Угадай? Сможешь?

– О чем вы сейчас подумали? – переспросил Мессинг. – Можете порадоваться – ваше представление на повышение подписано в штабе округа и ушло в Москву… кажется, в министерство… как оно у вас называется? Обороны…

– Ну ты-и… – выдохнул старлей. – Точно?

– Точно, точно… Через две недели узнаете…

– Ну ты-и… дьявол, честное слово… Вот это фокусник так фокусник… Теперь понятно, чего за тебя Гитлер награду назначил… Кормили тебя?

– Ничего, я потерплю…

– А чего терпеть-то? У нас тут не тюрьма. Горбенко!

В комнату вошел могутного вида детина, мрачный, со злыми, глубоко посаженными глазами:

– Слухаю, товарищ старший лейтенант.

– Отведи-ка гражданина артиста в столовку. Пусть накормят. Одежду его высушили?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Вот и одежду ему отдайте… а то он в форме на чучело огородное похож, – старлей усмехнулся. – Топай, артист, рубай вволю. После еще побеседуем.

В комнату вошел Перегудов, посмотрел на Мессинга, потом на старлея:

– Я там полчаса уже жду, между прочим.

– Ого, Перегудов! Давай, заходи. Тут такое дело, мать честная. Тут такое дело…

В каптерке, старой бревенчатой избе, на деревянных полках стопками лежало обмундирование, включая пилотки, белье, портянки и прочее солдатское имущество, рядами стояли сапоги, на гвоздях висели ремни. Старшина выдал Мессингу его вещи – высушенные и отглаженные пиджак и брюки, рубашку, пальто и ботинки.

Мессинг тут же переоделся. Могутный старший сержант стоял, подпирая плечом дверной косяк, и курил самокрутку.

В пустой столовой – просторном помещении, чем-то напоминавшем сарай, – стояли три длинных, во всю комнату, стола, за один из них Горбенко усадил Мессинга. Повар, грузный старшина в белом колпаке и грязном фартуке поверх гимнастерки, поставил перед ним глубокую миску дымящихся щей с плавающими кусками мяса, большую тарелку с мятой картошкой и тушенкой, тарелку с крупно нарезанными помидорами и огурцами и три стакана компота.