Голод - Нурдквист Лина Страница 4

– Ты смотришь на вышивку на подзоре? Она сделана Бритой Рудольфи из Дельсбу, – пояснила она. – Подумать только, овдоветь такой молодой, да с четырьмя малышами! Но она справляется, Брита. И ой-ой, какая красавица!

Я не обратила внимание на вышитые цветы, но они были прекрасны, как снежинки в норвежских горах. Как бы мне хотелось научиться так вышивать!

Голоса крестьянки и Армуда звучали, как отдаленный плеск волн, когда он рассказывал о воспоминаниях детства и своих странствиях до самой Дании. Описывал затяжной шторм в 1875 году, когда его дядя был моряком на баркасе Идале со стройными мачтами. Помогая себе руками, он описывал порывы ветра и обломки, выброшенные морем на берег, повествовал, как дяде удалось выбраться на остров, но он чуть не замерз там насмерть, пока его обнаружили и спасли почти сутки спустя. Я услышала, как крестьянка охнула.

– У нас тоже был свой Идале – пароход, – сказала она. – Совсем неподалеку отсюда сел он на мель, в Варпене, до того берега можно добраться пешком, если иметь хорошие ноги. И совсем не шторм был, когда он сел на мель, а распрекрасная погода. Тринадцать детей утянул с собой на дно. Это были ученики школы для глухих – счастье для них, что они не слышали криков друг друга.

Одна история следовала за другой. Время шло, а к делу так и не переходили. Армуд рассказал, как видел издалека землетрясение в Хагамарка, унесшее с собой в норвежскую глину больше ста крестьянских домов – людей, скотину, все.

– Остался лишь гигантский кратер.

Бездомные, нищие – те, кто выжил. У него это прозвучало так, словно поэтому нам пришлось бежать. Наконец он перешел к делу.

– Конечно же, есть заброшенные торпы, – ответила хозяйка. – Надо только знать, где искать. Но смотрите, чтобы вас пустили на хороших условиях. Еще не хватало, чтобы вас использовали.

Она позвала из хлева своего мужа, а он точно знал, куда нам следует направить стопы. В двух-трех часах пути отсюда в березовой роще стоит торп, за которым никто не присматривает с тех пор, как семейство упаковало вещи и отправилось в Америку.

– У них там случился неурожай несколько лет подряд, и вот уже двадцать лет от них ни слуху, ни духу, – сказал крестьянин, наливая Армоду чарку.

Он говорил напевно, как жена.

– В ту ночь, как они уехали, пропала касса у торговца в лавке возле усадьбы Рисланд, которому я продаю клевер и сыр. Так что та семья точно не вернется, можете быть уверены. Спросите у Нильссона в Рэвбакке, он наверняка может предложить вам разумную цену, чтобы купить или арендовать. Передавай от меня привет, мы с ним троюродные. Он живет на полпути между этим торпом и деревней, надо свернуть с дороги у круглого камня с острым краем.

Домик в двух часах ходьбы за разумную цену. Эта мысль согрела меня не хуже, чем каша. В тот вечер, заснув на мягком сене, я почувствовала, как все тело распрямилось. В словах, говорившихся здесь, звучала чужая мелодия, но сено было привычным, как дома. Мое тело и тело Армуда прекрасно понимали друг друга, говорили на одном диалекте.

На следующее утро я проснулась, почувствовав на лице твои пухленькие ручки, Руар. Ты тыкал меня в висок соломинкой, глаза под взлохмаченной челкой были полны ожиданий. Все тело у меня стало мягким и легким, когда мы пошли, следуя описанию дороги, данному крестьянином: сперва на юг, потом вдоль изгибов реки Глёссбуон на юго-восток, пока речка не сделает резкий внезапный поворот. Там мы напились речной воды и тоже свернули, долго искали, ноги болели, но несли нас вперед. Мы шли домой, только не знали, куда. Путь, по словам нашего советчика, занимавший два часа, обернулся четырьмя – дорога всегда получается длиннее, когда не знаешь тропинок, коротких путей и переправ.

Километры и мили вдоль дороги и синих полей. Среди камней и деревьев на полях, где веками жили люди. Все они умерли. Растаяли во времени. Стертые воспоминания, забытые жизни, ныне похороненные среди желтого льна и округлых камней. Мы миновали лавку, распространявшую запахи табака и корицы, с банками карамелек в окне и мешками с семенами клевера и тимофеевки. Что это означает – мы уже близко? Ног я не чувствовала, солнце повернуло к низу. Дорога вновь увела нас прочь от жилья – еще немного по проселочной дороге, а дальше лесная тропа, поросшая посредине зеленой травой. Хвойный лес по обеим сторонам, комары и холод посреди лета.

И вот, как раз у том месте, где хвойные деревья закончились, вцепившись корнями крепче в землю, уступили на мгновение небу и солнцу, на хорошем расстоянии от деревни, посреди вырубки в лесу, где собирался солнечный свет, виднелась полянка. В точности как описал ее крестьянин. Стайка белых берез защищала от комаров, а за ними мы увидели наш дом. Все здесь поросло травой и мелким кустарником, нигде никаких человеческих следов или инструментов. Одинокий, заброшенный торп, посеревшее дерево – избушка блеснула серебром среди деревьев. Тропинка, ведущая к двери, заросла, одичавшие кусты сирени и смородины, колючий крыжовник и два старых дерева с яблоками и сливами. Потрепанная крыша и рядом с полуразрушенным забором – ива с темно-серой корой.

Мы остановились у забора, доски которого провалились наружу и внутрь. Я тяжело дышала, на глаза у меня навернулись слезы. Я помню все это, и еще помню, как Армуд набрал в грудь воздуха, но осекся и посмотрел на деревья, окружавшие посеревшую избушку. Долго стоял молча – он, привыкший шутить и балагурить.

– Подумай, Унни, – произнес он наконец. – Как мал человек на фоне взрослых деревьев.

Он обнял меня и притянул к себе.

– Видишь ту мелкую хвойную поросль? Когда у тебя на глазах вырос лес – значит, ты действительно жил.

Я же не сводила глаз с серой листвы ивы, вспоминая, что рассказывала мне про ивовую кору целительница Брита.

– Я хочу остаться здесь, – сказала я. – Здесь покой.

И мы назвали избушку «Уютный уголок»

Вероятно, наше странствие, продолжавшееся девятнадцать дней, подошло к концу.

Я легла на спину в траву под ивой, глядя вверх на ее серые мохнатые листья и на небо позади нее – ведь это то же самое небо, что и там, где я была дома? Аренда – слишком ненадежная затея, а наших последних монет едва ли хватит даже на новые рамы, но может быть, мы смогли бы отработать или получить дом в рассрочку?

Несколько минут я отдыхала в траве, потом Армуд протянул мне руку и помог подняться. Настал момент разыскать владельца и попросить его рассудить по доброте и справедливости. Примерно на полпути по лесной дороге к деревне стоит круглый камень с острым краем, как сказал крестьянин. Там нам следовало повернуть влево – и уже через несколько сотен метров мы увидим усадьбу Нильссона.

Еще издалека мы услышали, как мычат коровы и блеют козы. Усадьба с новой крышей была окружена всяческими пристройками. На поле работала беременная служанка с большим животом и коричневой косой на спине. Сам хозяин стоял, тяжело опершись о лопату, когда мы подошли к нему, засунув одну руку в карман – от солнца и работы его синяя рубашка вся пропиталась пóтом. Глаза у него были светлые, ресницы почти белые. Косматая борода со светлыми волосками, влажные руки с грязными ногтями и разогретое от работы тело. Казалось, под одеждой он весь мягкий, я подумала, как это странно для человека, проводящего дни в тяжелых трудах, беспрестанно обрабатывающего землю. Наверное, таким становятся, когда едят пшеничную муку. Армуд стоял, держа шапку в руке – обратившись к крестьянину, он смотрел ему прямо в глаза, говорил обычным тоном, я не понимала, откуда у него такая смелость. Пожав руку и поклонившись, он больше не склонил головы.

Крестьянин стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, пока мы здоровались, потом расслабился, и нам налили кофе. Его жену Аду я не запомнила, это была одна из тех женщин, которая рожает каждый год, пока тело не откажется. Она тихонько кралась туда-сюда по комнатам, но не проронила ни слова. Потом я не могла даже вспомнить, как она выглядела, помню только, как она собирала в корзину утиные яйца размером с детские кулачки, когда мы пришли, и хваталась за спину каждый раз, когда наклонялась к земле. Повернув с корзинкой в руках к дому, она пошла, опираясь на палку, хотя на вид ей было не больше тридцати. Вскоре она снова появилась с новой корзинкой, неся стаканы и бутылку. Дрожащими руками разлила синюю жидкость. Напиток оказался сладким – они кладут сахар в черничный сок! Руар, ты пососал кусочек сахара и беспечно заснул в траве.