Елизавета I - Маргарет Джордж Страница 36

В холмах, на сигнальных станциях, ждали своего часа свежие запасы хвороста и дров, готовые вновь запылать, если – когда – испанцы вернутся, согласно их клятве.

Но сегодня, сегодня, как в моем дворце, так и за его пределами, костры означали всего лишь безвредную игру. В середине ноября бывало тепло – как в тот день, когда я стала королевой, – а бывало промозгло, как сейчас. Я наслаждалась жаром разведенных в галерее костров, радуясь, что не нужно никуда идти.

Галерея была настолько длинной, что музыкантов пришлось посадить в обоих концах. В западном конце лютнисты и арфисты наигрывали нежные мелодии и пели жалобные куплеты; в восточном же флейтисты, барабанщики и трубачи играли задорную танцевальную музыку. В конце вечера к ним должен был присоединиться волынщик, чтобы завершение получилось запоминающимся.

В отличие от участников турнира, я переоделась и теперь была в торжественном облачении, как и подобало в этот важный национальный праздник. Круглый плоеный воротник был такого громадного размера, так жестко накрахмален и так топорщился во все стороны, что я едва могла пошевелить подбородком, а платье так широко раскинулось на каркасе, что мимо людей мне приходилось протискиваться боком. Я выбрала мой самый высокий и самый рыжий парик с буклями, забранными наверх и усыпанными драгоценными камнями. Лиф украшали разнообразные подвески с эмблемами, чтобы доставить удовольствие некоторым моим придворным. Среди них была копия перчатки Камберленда; подвеска в виде шиповника, подарок Бёрли; нити белого жемчуга, которые завещал мне Лестер, а в ушах сверкали изумруды, привезенные Дрейком из одного из заморских походов. Я являла собой подлинное олицетворение материальных воспоминаний.

Молодежь танцевала в одном конце зала, остальные грелись перед кирпичными каминами. Бёрли, несмотря на подагру, не стал садиться. Подобного рода собрания были для него испытанием, но он упорно отказывался поддаваться недугам. Его сын Роберт находился рядом, готовый при необходимости прийти отцу на помощь. Они о чем-то вполголоса переговаривались, склонив голову друг к другу, однако при виде меня умолкли.

– Еще одна славная годовщина, – сказал Бёрли. – Я счастлив, что мне довелось быть свидетелем того судьбоносного дня.

– Назначая вас государственным секретарем, я сказала, что вижу в вас человека, способного говорить мне правду без оглядки на слова, которые мне хотелось бы услышать, – вспомнила я. – И эту задачу вы, без сомнения, выполнили.

– Не без душевных метаний, ваше величество, – отозвался он.

– Говорить правду редко бывает приятно, Уильям, – сказала я. – Только храбрецы отваживаются на это. Так что вы по праву можете считать себя самым отважным человеком в королевстве.

Мимо яркой стайкой порхнули нарядные девушки, охваченные возбуждением момента, вечного момента юности. Лица меняются, дамы перемещаются с паркета в кресла, чтобы потом навеки уступить место другим. Их немедленно окружили молодые люди, сыновья придворных и чиновников. Некоторых я не узнала – это я-то, которая гордилась тем, что знаю всех. Что это за светловолосый молодой человек? А вон тот, невысокий, с широкой улыбкой? Кого они напоминают? Кто их матери и отцы?

Одна из девушек, чьи имена я могла назвать, некая Элизабет Кавендиш, дочь мелкого придворного, отражала натиск светловолосого молодого человека – не слишком, впрочем, упорно. Он казался смутно знакомым, но понять, кого же он мне напоминает, я так и не смогла. Она между тем повернулась к нему спиной, и он, ухватив ее за рукав, развернул к себе лицом, положил ладонь ей на затылок и насильно поцеловал.

– Сэр! – возмутилась я.

Он выглянул из-за головы Элизабет и при виде меня распахнул глаза. Затем поспешно отпустил девушку и поклонился.

– Подите-ка сюда! – приказала я.

– Да-да, ваше величество.

Он на трясущихся ногах подошел ко мне и опустился в таком глубоком поклоне, что чуть было не коснулся лбом пола.

– Встаньте, дерзкое создание, – велела я.

Он распрямился, но в глаза мне смотреть по-прежнему избегал.

– Как вас зовут? – осведомилась я. – У нас при дворе никому не позволено безнаказанно пятнать репутацию дамы, какого бы возраста она ни была! Здесь вам не Франция!

– Да, ваше величество. Нет, ваше величество. Мое имя Роберт Дадли.

Роберт Дадли! Какое жестокое совпадение. Но нет – как такое возможно? Или он насмехается надо мной?

– Подобные шутки нам не по вкусу, – произнесла я. – Отвечайте нам правду.

– Ваше величество, клянусь вам, это мое имя.

Он и впрямь похож, или мне почудилось? Светлые волосы сбили меня с толку. Глаза, манера держаться – все это было мне знакомо.

– Вы сын Дуглас Шеффилд?

– Да, – отвечал молодой человек.

Внебрачный сын Лестера, рожденный от его связи с замужней Дуглас Шеффилд! Да простит меня Бог, но меня охватила неописуемая радость. Он был единственным живым потомком Лестера и, следовательно, как его сын, пусть и незаконнорожденный, по совершеннолетии должен был унаследовать все имущество Дадли. А поскольку титул Лестера перешел к роду его брата Амброуза, это означало, что Летиция останется с носом!

Внезапно его внешность и прямота показались мне очень располагающими.

– Ясно, – промолвила я. – И где вы сейчас и чем занимаетесь?

Дадли-младший слегка приосанился, и голос его перестал дрожать.

– Мне шестнадцать, я учусь в Оксфорде, – отвечал он.

– Прекрасно, прекрасно, – кивнула я (этот парнишка все больше мне нравился, однако приличия должно было соблюсти). – Отправляйтесь туда и не возвращайтесь ко двору, покуда не научитесь себя вести.

По его лицу промелькнуло недовольное выражение, и на мгновение он до боли напомнил мне своего отца. Потом заискивающе улыбнулся:

– Слушаю и повинуюсь, ваше величество.

Девушки то и дело оглядывались на нас, когда же Роберт вышел из зала, их внимание переключилось на кого-то другого.

Я обвела галерею взглядом, отмечая каждого из присутствующих. В глаза мне бросился Эссекс, возвышавшийся над толпой, все еще в костюме одинокого рыцаря. Рядом с ним стоял другой мужчина, пониже ростом; на нем костюма не было. Его пронзительные темные глаза, казалось, светились даже в полумраке галереи.

При виде меня Эссекс немедленно оставил своего товарища и поспешил подойти, но я отвернулась. Сейчас мне не хотелось с ним разговаривать.

Чтобы у него не осталось в этом никаких сомнений, я знаком подозвала к себе Рэли, которого Эссекс терпеть не мог. Тот, по своему обыкновению, был разряжен в пух и прах – никто не умел носить парчовый дублет с таким шиком, как Уолтер Рэли, – однако улыбка его казалась натянутой. Вид у него был гораздо более мрачный, чем у