Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков Страница 34

Казак вновь задрожал всем телом, лицо стало землистого цвета, посиневшие губы подергивались. Он отчаянно сжимал рукоятку сабли, почему-то не решаясь обрушить ее на голову своего спасителя. Он напрягся, как дикая кошка, и, едва слыша себя, обронил:

– Отчыпысь от меня, слышь?

Человек или призрак отрицательно покачал головой и с дороги не съехал. Тогда Никифор с трудом проглотил ком в горле и заявил:

– Коли человек ты, а не оборотень, дай знать! – Произнося эту фразу, он набожно перекрестился и прерывисто вздохнул: – Но а ежели ты…

– Человек я, не призрак!

Незнакомец убрал за пояс пистолет и поправил шапку. Затем ухмыльнулся и, громко захохотав, перекрестился:

– Теперь веришь, что я не бес, или сомневаешься?

– Теперь верю!

Никифор вновь вздохнул, но облегчения не почувствовал. Человек, напротив, все еще вселял в него непреодолимый ужас. Но огромным усилием воли казак справился с собой и, словно боясь быть услышанным посторонними, тихо сказал:

– Што не демон, верю! Но хто же тады ты такой?

7

Прощай, свобода! Воины добросовестно скрутили пленнику руки крепкими волосяными арканами, усадили в повозку, и невольничий караван двинулся в путь. До Хивы далеко. Много дней и ночей предстояло передвигаться через овраги, пески и горы.

Куракин Гурьян ехал в телеге молча. Его глаза налились кровью, на крупном выразительном лице заходили желваки мускулов, время от времени он с яростью сжимал мощные кулаки, из груди его вырывались тяжелые вздохи, похожие на звериный рык. Осознав всю тяжесть своего положения, казак почувствовал, что сердце его ноет от непривычной тоски; стойкий воин пал духом. Он думал о том, что, может быть, больше никогда не увидит Сакмару, Яицк и жену Степаниду. У него как-то сжалось сердце, и, закрыв глаза, он заметил, как они увлажнились от слез.

Склонив голову на грудь, Гурьян обреченно вздохнул и погрузился в скорбные мысли. Горько и мучительно было сознавать крушение надежд, согревавших кровь в его жилах, одухотворявших его жизнь. Как ужасно было видеть такой жалкий конец его участия в освоении Сакмары в тот момент, когда, казалось, победа была близка, торжество обеспечено! Что значит смерть в сравнении с таким страшным несчастьем, как плен и рабство?

Затем мысли его унеслись к берегам Яика. Они легко витали над крышами родного городка, ему вспомнились беспечные детство и юность, счастливые годы, которые пронеслись, как легкое дуновение ветерка. Неожиданно лицо его, ставшее спокойным и ясным, опять омрачилось: он вспомнил бой у Сакмары, свое пленение и…

Казак пребывал в страшном отчаянии, он рвал бы на себе волосы, если бы руки были свободны. Вперив, как безумный, распахнутые глаза в медленно приближающееся дерево на обочине дороги, он шептал голосом, прерывавшимся от рыданий:

– Хосподи, Владыка, за што? Всему конец. Рабом, рабом, знать, буду влачить энту подлу жисть!..

Итак, полторы тысячи верст по безжизненным пескам преодолел Гурьян в числе десятка таких же, как и он, пленников в сопровождении воинов султана Танбала. Дорога до Хивы была нелегкой, но впавший в состояние прострации казак едва замечал ее тяготы. Ему не хотелось ни есть, ни пить. Да и нужду он справлял лишь тогда, когда воины заставляли делать это во время коротких остановок.

Вот их караван степенно вступил в ворота Хивы, города, являющегося хранителем людских трагедий. На каждой пяди его земли, на камнях и гумнах разыгрывались кровавые драмы. Борьба за право жизни и достояние шла всю историю существования на земле Хивы.

Хива… Уже много лет город этот не испытывал бедствий войны, хивинские ворота открыты, люди могут спокойно въехать в город и выехать из него. Сады по берегам арыков омыты теплой чистой водой. Изобильное плодами, хотя и жаркое лето Хивы, щедрость земли, красота окруженной песками долины и мягкость ветров – все это напоминало райский уголок.

Но у города была и вторая, менее приглядная сторона. Значительную часть своей истории Хива богатела от разбоев на караванных дорогах, на бесплатном труде рабов, свозимых на невольничий рынок со всех уголков света. Проданные в рабство пленники растекались из Хивы по всему Востоку, и найти их было просто невозможно.

Гурьяна и его собратьев по несчастью ожидала именно такая усать. В базарный день они будут проданы пожелавшим их купить азиатам, а там кому как повезет. Кто-то сгинет от непосильной работы, кто-то отойдет в мир иной от болезней, а кто-то и устроится по-человечески, если, конечно, попадет в руки милостивого хозяина, что, кстати, на Востоке случается крайне редко. Но чему быть, того не миновать! Наверное, так в книге судеб записано.

Караван прибыл в город как раз в базарный день. Невольников было много, и потому торговля не обещала быть прибыльной. Продажа рабов уже началась. Белые волосатые тела европейцев резко выделялись среди темных гладких тел восточных невольников.

Киргизы спешно выстроили пленников в ряд, который возглавил Гурьян, как самый рослый и сильный, чтобы привлечь покупателей. Рядом с ним по левую руку поставили казачку Матрену Бабкову. Женщина была стройной и очень красивой, но… Она была беременна, и киргизы не мечтали взять за нее хорошую цену. Прежде чем выставить женщину на продажу, они раздели ее донага. С остальными пленницами поступили так же. Мужчин обнажили лишь до пояса.

Мощное тело Гурьяна мгновенно привлекло к себе покупателей. В основном это были жители Хивы – белые привидения с грязно-желтыми лицами. Они обступили казака и жавшуюся к нему Матрену, испуская резкие восклицания и бросая враждебные взгляды друг на друга.

Видя проявляемый к их «товару» интерес, киргизы стали добрее, и возглавлявший их мурза принялся расхваливать достоинства казака и Матрены Бабковой, представляя их мужем и женою. Их обман проверить, естественно, никто не мог, а на Хивинском невольничьем рынке дорого давали за здоровую русскую семью.

Да, в Хиве многие хотели купить семейную пару рабов-славян, потому что семейные редко решались на побег, особенно если пару отягощали дети. Одну казачку продать было бы трудно, а вот в паре с огромным Гурьяном…

Решительно растолкав толпу, возле казака остановился молодой мужчина, одетый в желтые шелковые шаровары, с кинжалом у пояса и желтым тюрбаном на голове. Он посмотрел на вытянувшиеся лица хивинцев с глубочайшим презрением. Не тратя времени на торги, швырнул на землю туго набитый кошель и кивнул в сторону Гурьяна и Матрены.

Киргизы быстро освободили купленных пленников от веревок и передали мускулистым усатым воинам, стоявшим все это время со скрещенными на груди руками позади сделавшего свой выбор вельможи. Как бы то ни было, но казак