Житие маррана - Маркос Агинис Страница 30

Франсиско нравились проповеди главного духовника доминиканской обители, брата Сантьяго де ла Круса: он не старался запугать паству. Не грозил муками ада и не описывал их в мельчайших подробностях, как большинство священников, а рассуждал все больше о любви. Мальчика покорили рассказы падре о добросердечии Христа. Завернув широкие рукава облачения и опершись на деревянные перила, духовник дарил прихожанам минуты радости, а не страха. «Хоть сегодня и не Страстной четверг, когда мы говорим о Тайной Вечере, я все же обращусь к этому великому событию, ибо воспоминание о нем должно присутствовать в любой проповеди. Помните, что, когда Спаситель преклонил колени и омыл ноги своих учеников — даже ноги Иуды Искариота, — Он произнес: „Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга“».

Приводя простые примеры, падре объяснял, что любовь — это не просто слово. «Истинный христианин тот, кто возлюбил ближних. В конце своей земной жизни Иисус открыл нам, зачем явился в этот мир; ибо, только любя друг друга, мы любим Его. Так что уподобление Христу начинается с проявления любви к матери и детям, к нашему брату и к отцу, к прочим родным, к соседям, к беднякам, к праведникам и к грешникам. Перстом своим Христос указует на каждого человека, веля нам возлюбить его». Тут святой отец наставительно поднял палец и произнес: «Поступающий иначе отрицает саму суть великой жертвы Иисуса».

Над алтарем висело распятие. Из-под тернового венца на голове Спасителя сочилась кровь, кровью окрасились гвозди, вбитые в ступни и ладони. Алая струйка текла из раны в боку, проткнутом копьем. Кровавые рубцы покрывали исхлестанное тело. Христос принял муки, чтобы люди были счастливы. «Он страдал и за нас, за папу и за брата, — думал Франсиско. — И теперь мы страдаем, уподобляясь Ему».

26

Франсиско должен был ежедневно являться в монастырь Святого Доминика: слушать мессу, покаянно трудиться и изучать катехизис. Вечером он возвращался домой. По дороге рвал фрукты, свисавшие через ограды. Потом садился рядом с матерью и сестрами, которые молча вышивали. Чтобы хоть как-то разрядить траурную атмосферу, мальчик делился увиденным и услышанным за день. Восхищался искусством мастеров Агустина и Тобиаса из Куско, вырезавших дивные рельефы для нового алтаря, или рассказывал о том, чему его учили на уроках, — например о благе, которое несет то или иное таинство.

Потом седлал старого норовистого мула, единственную скотину, которую им оставили, и отправлялся на прогулку. Доезжал до реки, а оттуда поворачивал к голубевшим вдали горам. К вечеру цвета становились мягче, теплее. Птицы с щебетом проносились прямо над его головой, точно хотели что-то сказать. Все вокруг дышало покоем. Копыта мула цокали приглушенно. Оглядываясь назад, Франсиско окидывал взглядом россыпь домов на песчаном речном берегу

Однажды мул вдруг захромал. Мальчик спешился и увидел, что правая нога кровит. Он хотел было осмотреть рану, но мул испуганно прянул в сторону. Тогда Франсиско ласково потрепал его по холке, взял под уздцы и собирался уже повернуть к дому: путь предстоял неблизкий. Но тут на дороге показались два незнакомца в монашеском облачении, судя по цвету ряс, францисканцы. Один, рослый и худощавый, шагал впереди. Другой, горбатый и заросший бородой по самые глаза, тащил под уздцы мула. Путники явно торопились — наверное, хотели попасть в город до темноты. Поравнявшись с Франсиско, монахи спросили, далеко ли до Кордовы.

— Да вон же она, за тем поворотом.

Высокий шел быстро и при ходьбе загребал длинными ручищами, как веслами, а взгляд имел совершенно безумный. Судя по пыльному облачению, путь он держал издалека.

— А откуда вы идете? — поинтересовался Франсиско.

— Из Ла-Риохи.

Мальчик прибавил шагу, чтобы не отставать от монахов, и сказал, что сам он в Ла-Риохе не бывал, а вот отец его — тот да, и не раз. При этих словах высокий улыбнулся краешками губ и спросил: «И как же зовут твоего отца?» Франсиско ответил, что папу зовут Диего Нуньес да Сильва и что он врач.

— Диего Нуньес да Сильва?

Францисканец подошел к Франсиско и обнял его длинной, как щупальце, рукой.

— Знавал я твоего отца! Мы с ним о многом беседовали, в том числе и о медицине. В этих краях очень нужны врачи, понимаешь? Я вот так и не смог доучиться: меня послали в Монтилью, в тамошний монастырь, а потом в обитель Лорето. Твой отец с огромным интересом слушал мои рассказы об эпидемии бубонной чумы в Испании. Тебе известно, что такое бубонная чума?

Франсиско покачал головой.

Монах, шагая рядом, принялся ему объяснять, и делал это с нескрываемым удовольствием: видимо, за время пути ему не удалось перемолвиться словом ни с кем, кроме помощника. Наконец за поворотом в вечернем сумраке их взглядам открылся город: дома и башни, рассыпанные по берегу перламутровой реки. Цикады затянули свою оглушительную приветственную песнь. Все трое остановились, чтобы полюбоваться пейзажем. Тощий францисканец дышал ртом, улыбался, а ветерок шевелил его бороду.

Тени сгущались, и Франсиско пошел впереди, указывая странникам путь. И тут его слуха коснулся чистый, дивный звук, ангельская мелодия. Ничего подобного мальчик прежде не слышал. Он обернулся и увидел, как высокий монах, положив на плечо и прижав подбородком какую-то штуку, водит по ней тоненькой палочкой. Франсиско так заслушался, что даже споткнулся и налетел на мула. От восторга ему захотелось пуститься вскачь. Мелодия трепетала, точно гигантская бабочка, осеняя все вокруг лазоревыми и золотистыми крылами. Францисканец поднимал и опускал легкую палочку правой рукой, а пальцы левой проворно бегали по струнам.

Спутник чудесного музыканта заметил восторг мальчика и шепнул ему на ухо:

— Этот человек — святой. Так он выражает свою благодарность Господу.

У стен города монах перестал играть и убрал скрипочку в переметную суму.

— Ты можешь показать нам дорогу к францисканскому монастырю?

— Да. Он рядом с нашим домом.

— Я монастырский визитатор[21], обхожу обители. Передай отцу, что завтра я с удовольствием повидал бы его. Меня зовут Франсиско Солано[22].

Мальчик молча сглотнул. У него язык не поворачивался сказать, что отца арестовали за иудейство.

— Что с тобой, дитя мое?

Франсиско потупился. А монах вдруг опустился перед ним на колени. Подумать только, встал на колени перед каким-то юнцом! Потом ласково взял мальчика за подбородок, легонько приподнял ему голову и заглянул в глаза.

— С твоим отцом приключилась какая-то беда?

У Франсиско перехватило