Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев Страница 23

Глава 15

Давно не учинялось на княжеском дворе в стольном Галиче таких шумных и многолюдных пиров. Как в давние уже времена покойного Владимирки, вздымались чары с пенящимся олом и мёдом, произносились здравицы, плясали меж столами весёлые скоморохи. Яств обильных на столах было немерено. Чего только не сыскать здесь! Тут и рыба разноличная, и фрукты заморские, и зажаренные целиком молочные поросята, и лебеди в сметане, и медвежатина, и кабанина. Текли в ендовы[130] вина красные греческие и белые угорские, ол тёмный ячменный соседствовал со светлым пшеничным, густая сливовица стояла рядом с бочонками, наполненными крепким мёдом. Не скупился князь Ярослав, на широкую ногу устроил он празднества в честь своего двухродного брата, царевича Андроника Комнина.

Вчерашний беглец восседал по правую руку от князя, облачённый в дорогие одежды: в фиолетовом аксамите[131], в шапке с собольей опушкой, в красных тимовых сапогах. Подымал он чашу – ритон[132], говорил на правильном русском языке, не коверкая слов, хвалебные речи, благодарил князя за оказанный ему добрый приём.

На пиру Осмомысл торжественно провозгласил, обращаясь к своим ближним боярам:

– Земля моя! Бояре земские и люди градские! Сподобил нас Господь чести лицезреть великого гостя – брата нашего, кир Андроника, единокровного нам по матери его, архонтиссе Ирине Володаревне, единоверного нам по равноапостольному Константину[133]. День этот навсегда, на веки вечные вписан будет буквецами златыми в летописи славного города нашего, поскольку впервые принимает он в своих стенах потомка столь великого множества славных царей и цариц, наследника величайшего из всех земных престолов!

По Божьему соизволению странником нищим, гонимым судьбою пришёл он к нам, и тем дороже должен он быть для нас, тем теплее будет наша забота о его благе. В кормление дорогому гостю даю я свои города – Тисменицу, Толмач и Хотимир со всеми ловищами, лебедиными, гогольными и турьими займищами. Пусть заменит ему роскошь и богатство великого Царьграда охота на диких туров в лесах наших! Пью за здоровье твоё, брат Андроник!

Смыкались со звоном чары с хмельным питьём, шумно приветствовали приближённые князя улыбающегося Андроника, отмечали его храбрость, ловкость и силу. В заснеженных карпатских лесах не одного дикого тура убил он, не одного оленя догнал, не одного медведя заколол рогатиной. Хоть и ромей был Андроник, а не было в нём ничего келейно-завистливого, льстивого, изнеженного, не жаловался он ни на холодную зиму, ни на то, что вынужден жить изгнанником и рассчитывать лишь на милость и доброту Ярослава.

Многим по нраву был рослый, сильный ромейский царевич, особенно же вздыхали по нему боярские жёны и дочери. До женского пола был Андроник так же охоч, как и до поединков с дикими зверями. В теремах шептались, что не одна жёнка зачала от него ребёнка. В некоторых богатых семьях боярских явились уже на свет смуглые малыши с вьющимися кудрями. Обманутые мужья покуда молчали – пользовался Андроник у князя большим почётом.

Пиры продолжались без малого седьмицу. И невесть сколь долго шли бы они и далее, да на шестой день ввечеру прискакал в Галич на запалённом иноходце скорый гонец от угров. Шатаясь от усталости, проследовал он в сопровождении стражи мимо пирующих на верхнее жило княжьих хором, упал перед встревоженным Осмомыслом ниц, промолвил прерывисто, тяжело дыша:

– Княже! Король угорский Иштван… на Дунае на отряд, посланный тобою, нападение учинил… Средь нощи, коварно налетели на нас… Тудор, воевода твой, пал в сече… Отметчик король Угорский!.. Дщерь твою Евфросинию велел к тебе в Галич отослать. Все, кто противу были, в темницу брошены… Мать, королева Фружина, сперва супротив была… но топерича всё одно, за сына стоит… Слушает же во всём король токмо бискупа[134] латинского Луку да барона Фаркаша… Меня воевода Або… послал… Велел передать… Рвал бы ты с королём Иштваном дружбу.

Недобрые вести поразили Ярослава в самое сердце. Вот оно как вышло! Выходит, весь тот союз, который он долгие годы сколачивал, рухнул в одночасье по глупости и вероломству мальчишки Иштвана! Жаль, безумно жаль было верного Тудора и ратников. Посланные им в помощь уграм, стали они жертвами подлого предательства!

– Что же, король угров думает заключить мир с базилевсом Мануилом? – спросил князь после долгого скорбного молчания.

Гонец отрицательно замотал головой.

– Нет, княже. Рать на Дунае продолжается. Безумное затеял королёк сей. Похвалялся, что в одиночку со греками совладает.

Пальцы с силой вцепились в львиные головы на подлокотниках стольца. В голове после выпитого вина стоял хаос, мысли мешались, путались, на душе было горько, обидно! Понимал Осмомысл одно: союзу с уграми у него более не бывать. А Фрося? Что будет с ней? Тревога охватила Ярослава. Поспешил, ох, поспешил он! Надо было здесь обождать. Настя бы уразумела.

Словно отвечая на немой вопрос, гонец воеводы Або добавил:

– Дщерь твоя вборзе[135] в Галиче будет. Нынче в Перемышле уже обоз её.

«Ну, хоть так. Хоть Фросю не тронул, мерзавец! Ничего, поквитаюсь с тобой! За позор мой и её землями в Подунавье заплатишь, глупец!» – думал с ожесточением Осмомысл. Желваки гневно ходили по его скулам.

Он не знал, не ведал, что в этот самый час из ворот Константинополя выехало в Галич пышное посольство, возглавляемое двумя епископами. Император Мануил предлагал возобновить прежние мир и дружбу и выражал готовность простить своего непутёвого двоюродного брата. Победа в долгом упорном ромейско-угорском противостоянии на Балканах клонилась в сторону базилевса.

Глава 16

Ольга пушила Ярослава на чём свет стоит, заходилась в крике, от которого дрожала слюда в окнах. Князь молча, с отрешённым видом выслушивал её гневные слова, сидя на лавке у муравленой печи.

– Как мог ты?! Дочь нашу на позор отдал?! Латинянину поганому?! Что, доволен?! Вот они, соузнички твои! Вспомяни, как под Перемышлем бойню учинил круль Геза! Как батюшка твой ратоборствовал с ими! А ты?! Мириться, соузиться вздумал?! Стыд какой, Господи! Дочь нашу назад отослал угорец! Да топерича вся Русь над тобою смеяться будет! Позор, Господи, какой! Срам на главу мою! – бесновалась, вся багровая от возмущения, княгиня.

Что было силы она ударила кулаком по столу и грузно повалилась на лавку в стороне от Ярослава.

Досадливо морщась, Осмомысл глянул в её сторону. До чего отвратительна эта женщина! Как мог он жить с нею столько лет, как