Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян Страница 22

Сипягин всей кожей ощущал, что над ним нависла серьёзная опасность и что ему надо что-то предпринимать. Он пришёл к Витте и поинтересовался у него, кто такой Лященко. И узнал, что это очень отвратительный тип.

— О человеке судят по поступкам, а у него не только поступки легкомысленны, но и изречения, — сказал Витте. — Я хорошо знаю его и советую вам подальше от него держаться. Говорит он что-то и тут же от своих слов отказывается…

— Неужели он такой несерьёзный человек?

— Да, — ответил Витте и поведал о донесении Татищева.

Сипягин был поражён.

— Сергей Юльевич, — попросил он, — позвольте мне ознакомиться с этим донесением…

— Да, конечно…

Через несколько дней Сипягин спросил Витте:

— Можно задержать это донесение на несколько недель?

— Мне лично оно не нужно. Когда и вам оно станет ненужным, передайте его, пожалуйста, в архив Министерства финансов.

Сипягин, видимо, хотел представить через своих людей, а возможно и сам, письмо Татищева государю, чтобы показать, насколько нечист на руку Горемыкин.

Когда Сипягина убили, Витте обратился к князю Святополк-Мирскому и Дурново, товарищам министра, чтобы выяснить у них судьбу секретного донесения. Он был уверен, что документ находится в личных бумагах бывшего министра.

— Да, такой документ действительно обнаружили, — ответили ему, — но его передали Зволянскому.

Зволянский был директором Департамента полиции и личным другом Горемыкина. Несмотря на это, Витте всё же обратился к нему. Но напрасно.

— К сожалению, вернуть вам этот документ я не могу. Он уничтожен.

Зволянский говорил неправду, и Витте, хитрый лис русской политики, знавший все её тонкости, это понял. Конечно, тот передал письмо Горемыкину, доказав, насколько он верен бывшему министру.

Витте был раздосадован — документ исчез, исчезло доказательство нечистоплотности Горемыкина.

Наверное, после этого поступка Горемыкин и стал злейшим врагом Витте, хотя прилюдно этого не показывал.

Самое удивительное в этой истории, поразившее Витте, что Горемыкин и Зволянский ухаживали за красавицей Петровой — женой генерала, который в то время был директором Департамента полиции и начальником жандармов. Витте полагал, что на этой почве они должны были рассориться, но оказалось, что конкуренты, напротив, были хорошими друзьями и увлечение их нисколько не разъединяло.

Вернёмся ещё к одной личности нашего повествования.

Министр народного просвещения Боголепов, придерживавшийся реакционных взглядов и не скрывавший их, на совещании у Горемыкина, когда стоял вопрос: «Пороть студентов или нет?», считал, что наказывать заносчивую молодёжь просто необходимо. По этому поводу он даже спорил с Витте и Ванновским.

В 1901 году принятые Боголеповым меры возбудили университет. 14 февраля к нему на приём явился бывший студент Московского университета Карпович и, не мешкая, выстрелил в министра. Пуля попала тому в шею.

Кроме местных светил, лечивших Боголепова, из Берлина выписали знаменитого хирурга Бергмана, который, осмотрев раненого, успокоил членов правительства — жить министр будет.

Но Бергман ошибся. Через несколько дней после его отъезда Боголепов скончался.

Это было первое громкое политическое покушение в России начала ХХ века. Сколько будет в дальнейшем таких убийств — никто не подозревал.

* * *

Так иной раз завершались в столице интриги.

Начало полицейской карьеры

Новый министр пожелал встретиться со своими главными подчинёнными — директором Департамента полиции и начальником Петербургского охранного отделения. От обоих он ждал подробного доклада — как идёт борьба против революции.

С первым он говорил недолго, скорее ради приличия. П.И. Рачковского, возглавлявшего «политическую часть» департамента, он не уважал. Наверное, был против него заранее настроен в первую очередь Дурново, который к Рачковскому относился двойственно: признавал как профессионала, но не любил как человека, способного на авантюры и сомнительную игру. Начальники обычно любят послушных подчинённых, а этот таковым не являлся — всегда был готов вести свои игры за спиной старшего.

А вот от беседы с начальником охраны Столыпин получил удовольствие.

— Мы будем с вами сношаться, минуя департамент, — предупредил Столыпин Герасимова. — Мне так удобнее.

И добавил:

— Для вас, если будет что-то экстренное, я дома во всякое время дня и ночи.

Из воспоминаний генерала А.В. Герасимова:

«К этим дням относится начало моего знакомства с Петром Аркадьевичем Столыпиным. Работа под руководством последнего принадлежит к самым светлым, самым лучшим моментам моей жизни… Уже во время первого свидания Столыпин произвёл на меня самое чарующее впечатление как ясностью своих взглядов, так и смелостью и решительностью выводов. Он знал обо мне от Дурново и потребовал, чтобы я представился ему немедленно после установления его в должность. Приём длился, наверное, около часа. Я сделал обстоятельный доклад о положении дел в революционных партиях. Столыпин просил меня сноситься с ним по всем делам, касающимся политической полиции, непосредственно, минуя Департамент полиции. Он хотел, чтобы я делал ему доклады по возможности каждый день. И действительно, почти ежедневно после 12 часов ночи я приезжал к нему с докладом, и если меня не было, он обычно звонил и справлялся о причинах моего отсутствия».

Из бесед с Герасимовым Столыпин узнавал истинное состояние дел. Впрочем, как и многие другие, он понял обстановку по приёму депутатов Думы в Зимнем дворце, когда на набережной Невы вдоль дворца стояли толпы людей, а депутаты прибывали на пароходиках из Таврического дворца к Зимнему. Народ радостно приветствовал депутатов, направлявшихся на приём к царю, пел революционные песни. Некоторые депутаты на катерах подняли красные флаги.

В Зимнем дворце был отслужен молебен. Царь приветствовал народных представителей, многие из которых даже не скрывали недоброе отношение к монарху. В тот же день в столице состоялись демонстрации.

В правительстве считали, что с Думой, состоящей из людей, враждебно настроенных к самодержавию, вряд ли можно рассчитывать на какие-то реформы. Министров в Думе встречали как врагов, кричали: «Палачи! Кровопийцы!»

Столыпин согласился с Герасимовым: революция пошла на убыль, хотя хлопот с ней ещё будет немало. Герасимов считал, что такую Думу, дурно настроенную, лучше всего распустить сразу, потому что с ней трудно будет найти общий язык, а Столыпин вносил в рассуждение некий корректив:

— Надо попробовать с ней договориться, чтобы избежать кризиса. Конечно, если не получится, то с депутатами придётся распрощаться.

Он советовал Горемыкину, возглавлявшему правительство, на эту тему побеседовать с полковником Герасимовым. По его убеждению, тот лучше всех знает настроение в стране.

— Этот полковник, Иван Логгинович, может быть и вам полезен. Он имеет обширную информацию, которую необходимо знать, чтобы принимать решения.

— Да, я его