Орёл умирает на лету - Анвер Гадеевич Бикчентаев Страница 21

Ему хотелось подшутить над стариком, как-то дать понять ему, что вот они сейчас вместе оберегают покой колонии, а завтра «Пушка-бабай», если будет еще здесь, станет ахать и охать, вспоминая, может быть, какой опасности он подвергался, сидя у ворот с беглецом.

Саша обошел скамью, сел рядом со стариком. Старик делал отверстия в толстой сухой камышине. Любопытство победило осторожность.

— Пушка-бабай, а Пушка-бабай, — обратился к нему Саша. — Чего ты вырезаешь?

Старик нехотя поднял голову, сердито взглянул на подростка, посмевшего отвлечь его от дела, и сурово ответил:

— Бабай делает курай.

— А что такое курай?

Апуш-бабай недовольно покачал головой: вот она, молодежь, — не знает, что такое курай. Однако он не успел ответить, так как увидел, что с ребятами, играющими на площадке, что-то случилось. Они, словно по команде, побежали в сторону общежитий. Двор сразу опустел, крики заглохли, на зеленой траве остался сиротливо лежать футбольный мяч. Саша тоже с удивлением наблюдал за загадочным происшествием. Что могло случиться? Неужели раскрыли заговор и устроили тревогу? Он встал с бьющимся сердцем. Значит, все погибло... Может, одному перемахнуть через забор?.. Назовут предателем, оставившим товарищей.

Из дверей общежития выскочил Директор. Он что есть духу понесся в сторону ворот. Значит, так и есть, все погибло... Саша даже задрожал от злости. Кто мог их выдать?

Директор подбежал, остановился как вкопанный, тяжело дыша, побледнев.

— Что случилось? — подозрительно спросил старик, откладывая курай; эти мальчишки так и не дали ему закончить работу.

— Ребята... война! — еле выговорил наконец Директор.

— Ты не шути, — прошептал Саша. — Выдал кто?

— Врать нельзя, второй раз никогда не поверят, — назидательно произнес старик. — Однажды с пастухом так было: соврал, крикнул, что волки напали на стадо, — все село сбежалось. А второй раз на самом деле волки напали, да сколько ни кричал. он, никто на помощь не пришел.

— Фашисты напали! — произнес Директор, чуть отдышавшись.

«22 и ю н я 1941 года.

Вся колония гудит-шумит. Смотрю — и впрямь столпотворение. Тут прозвучала команда — линейка!

Пятки к пяткам. Да и плечи к плечам.

Шутка ли — строй через весь двор протянулся. Люди застыли в жутком молчании.

Мне тоже передалось всеобщее настроение. Думаю: никому из нас не миновать солдатской доли. Мы уж чувствуем себя почти на поле боя. Если бы сказали: иди! — даже бровью не повел бы.

Может, в этот день я впервые ощутил, какой я нужный?

На самом правом фланге, как всегда, красавчик Еремеев. На левом — от горшка два вершка — Лешка Пугливая Тень.

Мне, как дежурному, положено подавать команду «Смирно!». Поднатужился — получилось.

Над двором, обнесенным высоким забором, гремит голос Стасюка:

— Кто в этот час не хочет защищать Родину?

— Таковых нет! — несется в ответ.

— А кто желает быть в первых рядах защитников нашей родной земли?

Голосов прорва. Орут все. Ну и дела!

Рыжий стоит в строю рядом с Матросовым. Ай да мошенники, и тут рядышком. Почему-то Рыжий отвел взор. Саша — тоже. В такой день они не имеют никакого права не смотреть людям прямо в глаза. Потому что на нас глядит вся земля...»

Во время обеденного перерыва Саша был на кухне. Повариха тетя Таня спросила помогавшую ей молодую девушку:

— Ты, Маша, закрыла погреб?

— На кой дьявол нам лед, когда тут войну объявили... — ответила Маша.

Саша заинтересовался разговором.

— Ежели война, по-твоему, руки должны опускаться? — рассердилась тетя Таня.

Матросов до вечера стоял на посту. Апуш-бабай, собираясь домой, почему-то медлил уходить. Он охотно делился своими мыслями с Матросовым.

— Наводчик в артиллерии — очень важная профессия. А наводчик в горной артиллерии — подавно редкостная должность. Ежели надо будет обучить молодняк, и я пригожусь: есть еще порох в пороховницах! Может, вспомнят?

Он обращался к Саше, точно это зависело от подростка. Саша был так взволнован, что ему хотелось сказать: «Обязательно вспомнят».

Разохотившийся старик все говорил и говорил:

— Мой прадед воевал на стороне Емельяна Пугачева. Вот так. Я сам ходил на Австрию. Вот так. Если надо будет, еще ходить будем.

Саша засмеялся:

— Дедушка, рассыпешься, до фронта не дойдешь...

Бабай, сверкнув взглядом, замолчал. Так он и ушел обиженным. Не понравилась ему шутка.

К Саше на пост несколько раз прибегал Директор. Он осторожно расспрашивал Матросова, беспокоясь за сегодняшнюю ночь.

— Саша, — приставал он. — А Саша! Как ты думаешь?

— Мы победим, конечно, — отвечал Саша, нарочно увиливая от ответа.

— Я не о том...

— О чем же? — словно не догадываясь, спрашивал Саша.

— Сам знаешь...

Матросов подмигивал, давая понять, что при «Пушке-бабае» нельзя же разговаривать на эту щекотливую тему.

Всех воспитателей распустил по домам. Всех до единого. Сам остался в колонии. «Ну, с чего начнем завтрашний день?» — думал он.

В час больших испытаний человек не может удовлетворяться обыденной работой, которой занимается изо дня в день. Хотелось совершить что-то необыкновенное. Стасюк, сжимая руками виски, неожиданно вскочил и начал ходить по комнате большими шагами.

Когда угасла заря, зазвенел серебряный подголосок, и звон этот поднялся над колонией, пробежал над рекой, задержался над лесом и навязчивым эхом вернулся обратно. Казалось, что никому не уснуть в этот тревожный июньский вечер.

Удары были редки и отчётливы.

Петр Филиппович остановился посреди комнаты и прошептал:

— Что мне делать? Заключить договор на вторую половину года на изготовление шифоньеров, заказать новые дисковые пилы и начать строительство нового корпуса? Или послать все это к черту и добиваться срочно отправки на фронт? Здоровый человек, отлично знающий военную службу, не может оставаться здесь. Что подумает молодежь, если я сам останусь в глубоком тылу? Как мало мне будет веры!

Дверь открылась. Комсорг Дмитриев, дежурный по колонии, кашлянул.

— Разрешите доложить?

Петр Филиппович удивленно оглянулся и сдержанно произнес:

— Да, пожалуйста.

— Во вверенной вам колонии происшествий нет. Больных тоже. Доклады дежурных принял лично.

— Все?

— Нет... Всюду пришлось проводить беседы. Интересуются, товарищ начальник. Вопросы одни и те же: сколько будем воевать? Хватит ли у нас танков? Особенно большой интерес к самолетам. У нас больше солдат или у Гитлера?.. Спрашивают еще: будет ли в Германии восстание? Отвечал, как мог.

— Хорошо,