Я, Юлия - Сантьяго Постегильо Страница 20

В главном атриуме дворца его встретила, как обычно, Марция с кубком в руке. Столы рядом с ложами были уставлены едой. Рабы, около дюжины, разносили кубки и кувшины с вином. В другом конце атриума стояли танцовщицы и музыканты, готовые увеселять императора. Все ждали лишь взмаха его руки. Этим вечером он не стал никого приглашать. В последнее время было очень трудно выбрать тех, кто достоин ужинать вместе с ним, богом во плоти. Все такие низменные, такие посредственные… А вот и Эклект, управляющий двором. Опять будет приставать со своими государственными делами, с письмом какого-нибудь наместника, просящего прислать больше войск, чтобы привести к покорности варварское племя на задворках империи. Наместники… Все до единого – никчемные человечишки, и к тому же предатели. Сенаторы тоже. Предстояло разобраться с женой Септимия Севера, которому Коммод уже устраивал нагоняй за то, что он приглашал звездочетов и пытался проникнуть в тайны будущего. Вот об этом император помнил очень хорошо. Тогда он не стал смещать Севера лишь потому, что не нашел, кому отдать начальствование над верхнепаннонскими легионами.

Он тяжело вздохнул.

Эклект всегда докучал ему в конце дня. Но в этот вечер он хранил молчание. Что ж, тем лучше.

Был здесь и Нарцисс, наставник Коммода по части телесных упражнений, мускулистый и, как всегда, полуобнаженный. Они часто боролись в промежутках между танцами. Коммод послал ему улыбку и получил ответную – но какую-то стыдливую. Непонятно. Император не придал этому значения. Важно было другое: Нарцисс, как и Марция, обладал красивым телом. Коммод расхаживал по комнате с кубком, который ему вручила Марция. А та отступила на несколько шагов, повернулась и уселась, а затем улеглась на ложе, забыв одарить его нежным приветственным поцелуем. Но почему? Она тоже смотрела на него как-то странно. Может, у него появилась смешная складка на одежде? Он оглядел свою тогу и ничего такого не обнаружил.

Коммод по-прежнему держал в руке кубок.

Марция отвернулась.

Он сделал первый глоток. Вино было сладким – как раз то, что нужно: в него добавили изрядное количество свинцового порошка. Для приготовления этой смеси на дворцовой кухне стояли огромные сосуды, тоже свинцовые. Наконец-то Эклект добился своего: рабы сделали все именно так, как предписывал Колумелла в трактате «О сельском хозяйстве». Он, Коммод, заботится лишь о благополучии империи, а кто позаботится о нем самом? Пришлось несколько раз выразить неудовольствие и даже казнить нескольких поваров, чтобы ему стали подавать сладкое вино, такое, какое приличествует подавать во дворце. Он принялся смаковать изысканный напиток и увидел, что Марция опять смотрит на него все с тем же странным выражением, которого раньше он за ней не замечал. Что ее тревожит? Придется завести новую любовницу, это уж точно. Поведение Марции все сильнее его тревожило.

Коммод сделал еще глоток, на этот раз совсем небольшой.

И застыл на месте. Где Квинт Эмилий?

А, вот он, входит в атриум. Один, без гвардейцев. Почему он задержался? Но это еще ладно – с меча, вложенного в ножны, на пол капает кровь! Чья? Он, Коммод, сегодня не распоряжался насчет казней.

Внезапно императора осенило.

В его голове из кусочков мозаики сложилась картина происходящего. Всему нашлось объяснение: безразличному виду Квинта Эмилия, когда они были в термах, молчанию Электа, непонятной улыбке Нарцисса, странному взгляду Марции.

Император положил левую руку на грудь, потом медленно передвинул ее ниже.

Очень медленно.

В желудке стало ощущаться жжение.

Он повернул голову направо, потом налево. В его взгляде читались отвращение, гнев, безумие, жажда мщения. Золотой кубок полетел на пол и разбился: чаша отделилась от основания в месте спайки. Коммод опустился на колени, незаметно глядя по очереди на Квинта Эмилия, Эклекта, Нарцисса и Марцию. Все они следили за тем, как он борется с судьбой. Думают, с ним так легко покончить? Он силен, как Геркулес… нет, он сильнее Геркулеса. И умнее всех их, вместе взятых.

Коммод поспешно засунул в горло два сложенных вместе пальца правой руки и пропихнул их как можно глубже, к самому язычку, изо всех сил нажимая левой рукой на живот. Сразу же пришли рвотные позывы. За считаные секунды он изверг из себя большую часть жидкости, что была в кубке, который протянула ему Марция. Предательница Марция.

Квинт Эмилий отдал какой-то приказ. Коммод, сотрясаемый рвотными спазмами, не разобрал слов: главной задачей сейчас было исторгнуть из желудка весь яд. Однако он видел, что танцовщицы и музыканты выбежали из главного атриума.

Рвота прекратилась.

Луций Аврелий Коммод встал, вновь обретя силы. Яд был в его теле недолго, всего несколько секунд. Галеновский териак надежно оберегал императора.

Он чувствовал себя живым: новой жизнью полнились и душа, и тело.

– Вы просчитались, подлецы, – сказал он, глядя на Квинта Эмилия, и обратился к одному из преторианцев, стоявшему рядом со своим начальником: – Убей его.

Но солдат, вместо того чтобы повиноваться, сделал шаг назад, отступив от префекта.

– Итак, вы все замешаны? – осведомился император. Поворачиваясь вокруг своей оси, он пристально всматривался в лица тех, кто молча стоял вокруг него.

Преторианцы смотрели на него, и император не мог понять, что эти мрачные взгляды, эти нахмуренные лбы свидетельствуют о жажде мести. К нему никогда еще не относились так, и он с трудом осознавал, что происходит. Он казнил людей, но никогда не чувствовал на себе этой жгучей ненависти, свойственной тем, кто месяцами, годами жил как раб, объятый ужасом…

Квинт Эмилий посмотрел на Нарцисса и прикрыл один глаз: «Подойди к императору». Тот не подал виду, что получил приказ, но тут же повиновался, словно внутри его сработала скрытая пружина.

Коммод поискал глазами трибуна Марцелла, но его нигде не было видно. Кровь, вспомнил он, кровь, что стекала с меча Квинта Эмилия… Все тут же стало ясно.

– Дай сюда свой меч, – велел он какому-то незнакомому центуриону.

Но никто не протянул ему оружия. И центурион, и остальные преторианцы, и Нарцисс помнили, какие громадные деньги посулил им Квинт Эмилий в том случае, если Сенат назначит нового императора вместо этого полоумного. Коммод правил уже двенадцать лет, и гвардейцы давно не получали денежной выдачи, полагавшейся им при восшествии на престол нового императора. Самые дальновидные властители производили также выплаты от случая к случаю, чтобы задобрить своих солдат, – но Коммод был не из их числа. Он начисто позабыл об этом, а потому преторианцы были совсем не прочь сменить императора. Никто не пришел на помощь правящему императору: он был лишь досадной помехой на