Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров Страница 20

Коадъютор поднялся из-за стола и убрал рекомендательные письма в ларец, который тут же поставил в прикрытый иконой тайник в стене кельи. Икона была вывезена им из Русского царства и изображала Богородицу, прикрывающую добродетельных христиан своим плащом. Икона эта, как заверили брата Гийома знающие люди в Москве, написана до Великой схизмы[50], поэтому относится к общехристианским изображениям, равно почитающимся и православными, и католиками. И поэтому, считал брат Гийом, её присутствие в католическом монастыре вполне допустимо. Иерархи Святого престола также сочли уместным держать в келье изображение Девы Марии, выполненное в непривычной для католиков манере. А может, просто посчитали, что такой ценный человек, как брат Гийом, имеет право на маленькую слабость — совсем маленькую, которая абсолютно никак не влияет на выполнение им своих обязанностей.

Теперь ему следовало встретиться с новициями. Юноши, которые прибыли раньше других, в ожидании своих товарищей проводили время в гимнастических и военных упражнениях. Безделье, как известно, нередко способствует лености духа и толкает человека на всевозможные телесные безумства. Ещё в молодости, в бытность свою в Праге, брат Гийом свёл знакомство с одним раввином чрезвычайно почитаемой иудеями Староновой синагоги[51], который любил повторять: "Если не знаешь, чем заняться, — займись делом". Иезуит восхитился краткости и мудрости высказывания иудейского священника и в дальнейшем всегда руководствовался этим правилом, поэтому молодые новиции в ожидании и занимались делом, которое обязательно пригодится им в дальнейшем.

Брат Гийом, пройдя по коридору, вошёл в зал для занятий. Это была небольшая аудитория с кафедрой для наставника и двумя десятками учебных столов. В новициате давно отошли от практики, когда ученики слушали наставника, сидя на лавках, и стилосами записывали сказанное на вощёные таблички, которые держали на коленях. Столы были более удобны, меньше утомляли учеников и позволяли лучше усваивать сказанное наставником. Единственное огромное окно аудитории представляло собой витраж, изображающий Святую Деву Марию, которая получает от архангела Гавриила благую весть.

Новиции молча сидели за столами, а за кафедрой стоял, держа в руках хлыст, надзиратель брат Кристофер. Высокого роста, широкий в плечах, с лицом, обезображенным полученной в сражении при Лепанто[52] раной, шрам от которой протянулся от наружного края левой брови через всю щёку до угла рта и далее вниз, теряясь где-то под нижней челюстью. Его зверский вид вкупе с низким рыкающим голосом и общей суровостью нрава внушал новициям такое почтение, что они слушались его беспрекословно, и любой жест, поворот головы или нахмуренные брови монаха приводили их в состояние трепета.

Брат Гийом ласково улыбнулся новициям, которые при его появлении сразу встали. Все они были одеты в одинаковые тёмные одежды, но не в монашеские рясы, а в обычные куртки и штаны. Все они, независимо от достатка родителей, должны чувствовать себя равными, а богатство одеяний способно разрушить ощущение равенства. Католической церкви и ордену безразлично, кем были их родители — потомственными ли дворянами, имеющими сорок поколений благородных предков, или детьми простолюдинов, которые сейчас, когда их дети постигают азы служения ордену, продолжают мять кожи или молоть зерно.

— Садитесь, — сказал он и повернулся к надзирателю: — Брат Кристофер, благодарю за то, что присмотрел за новициями. Можешь идти.

Кристофер вышел из-за кафедры и направился к выходу. И непонятно почему, но юношам показалось, что вся его уверенность в себе, вся телесная сила и мощь духа куда-то пропали. Движения надзирателя стали неуверенными, плечи опустились, он как-то угодливо изогнулся в сторону брата Гийома. Причём любой из новициев был готов поклясться, что это не выглядело раболепием нижестоящего по отношению к начальствующему, нет! Казалось, Кристофер ощущал некое превосходство брата Гийома, и понять природу этого превосходства было совершенно невозможно! Что-то непостижимое, лежащее вне области, доступной для понимания сторонним человеком. И это что-то могло в любой момент сломить волю надзирателя, в абсолютной степени подчинить его — сильнее, чем подчиняется хозяину раб, рождённый в неволе и не знающий иного состояния, кроме рабского. И для осуществления подчинения не было необходимости прибегать к мерам, на которые брат Гийом имел право, как коадъютор, имеющий огромные заслуги перед Святым престолом и готовящий новициев для выполнения конфиденциальных поручений Рима. Нет, он мог сделать всё просто так: велит — и никто даже не подумает, что его возможно ослушаться. А почему так происходит — было совершенно неясно!

Надзиратель вышел из аудитории, а брат Гийом сидел за кафедрой, с кроткой улыбкой рассматривая новициев. "Кто же из них Ласло? — думал он. — Наверное, вон тот — долговязый да чернявый. Уж больно наглая и продувная у него физиономия!" Он положил список новициев перед собой и прочитал первое имя:

— Иоганн!

Один из новициев встал. Это был среднего роста худощавый юноша с пепельными волосами и стальными глазами.

— Садись, Жак!

— Жак де Роган, — послышался ответ, и встал второй новиций — высокий и крепкий, мало уступающий в ширине плеч даже Кристоферу.

Коадъютор посмотрел ему прямо в глаза.

— В Ренне ты был де Роган[53], — сказал он, — а здесь просто Жак. — Брат Гийом вздохнул: — Впрочем, если ты настаиваешь, чтобы тебя называли Жак де Роган, то можешь покинуть новициат. Сегодня это не вызовет никаких последствий, я распоряжусь об этом. Но если ты решишь уйти завтра, последствия обязательно будут. Что скажешь, Жак де Роган?

Юноша помялся и произнёс, усаживаясь на место:

— Не надо де Роган. Просто Жак.

Коадъютор благосклонно кивнул:

— Сегодня ты будешь наказан, Жак. О мере наказания я сообщу позже.

Больше никто не требовал, чтобы его называли полным именем в соответствии с родом, к которому он принадлежал. К удивлению коадъютора, долговязый смуглый новиций оказался неаполитанцем, а имя Ласло носил невысокий крепыш с лицом, словно созданным Всевышним для того, чтобы лучшие живописцы Италии писали с него ангелочков. Совершенно ничто не выдавало в нём решительности характера или строптивости натуры. Детская припухлость, невинное выражение глаз, скромность не только в выражении лица, но и в жестах рук, и даже в положении и движении тела.

Брат Гийом внимательно посмотрел в аудиторию, стараясь сохранить в памяти, как новиции будут реагировать на его речь:

— Все вы являетесь лучшими учениками школ, в которых проходили первичное обучение католической вере. Но сейчас вам предстоит узнать то, чему не научат ни в наших коллегиях[54], ни в обычных университетах. Вы будете защищать католичество везде и даже понесёте знамя Христово в земли, не знающие святой веры. Вы будете трудиться не только и даже не