Равные среди равных - Иван Александрович Белов Страница 2

А вы чьих будете, бородачи? - ехидно осведомился другой всадник. - Богадельня, где рядом, распущена? Понеслись смешки и подначки. - Ратники мы! Ополченье! - наперебой загалдели мужики. - Казачий московский полк, - пискнул Пантелейка, упомнив, как величал их престарелый барин на построении. - Ка-азачий? - удивился чубатый. - А ты, выходит, казак? - А то кто? - подбоченился Пантелей. - Мужик ты сиволапый, голь перекатная. Казаком народиться надобно, понял? - и с размаху перетянул Пантелейку витой плетью через плечо. Послал коня боком. Отлетел Пантелейка, как ошпаренный, навернулись на глазах горючие слёзы. Не от боли, обида взяла. Секли Пантелейку и раньше, страсть как секли. За провинность большую и малую. По младости работал на псарне: клетки чистил, воду носил, подстилку соломенную менял. Кормил барин жидкой кашей да плесневелыми сухарями. А собак парным мясом. Ну и не выдержал Пантелейка, разум с голоду помутился, очнулся рылом в собачьей миске, жрал не помня себя, отпихивая воющих псов. Всыпали ему за то розг на конюшне, спустили шкуру кровавыми лохмотьями, до кости. Думали, Богу душу отдаст, да была в тщедушном Пантелейкином теле великая сила, через неделю уже ковылял по двору, улыбаясь своей извечной наивной, виноватой улыбкой. - По домам проваливайте, лапотники! - закричали, заулюлюкали всадники. - Под копытами неча путаться! - Аники-воины! - Ухаха-охохо! - Чего скалитесь? - хмурясь отозвался старик Прокоп, человек в полку уважаемый пуще офицерья. - Землю нашенскую оборонять мы пришли, жён да детей, могилы отцовские. - От кого? - зашёлся смехом чубатый. - Бонапарта заполонить нас решил. - А вы не хотите? - Не хотим! Не желаем! - понеслось по рядам. - Дурачьё, - смёл с лица усмешку казак. - Ладно мы, люди вольные, нам есть, что терять, вы-то куда? Было ярмо помещичье, будет французское, как жили на цепи, рожей в навозе, так и продолжите, хуже не будет! Ополченцы примолкли, запереглядывались. Упали слова казака ядом в истомлённые крестьянские души. - Ты это, мил-человек, ехай отсюда, не баламуть, - сжал губы Прокоп. - Мы своим умом живём, чужого не надо. - Не серчай дед, с горяча я, прости, - поклонился в седле чубатый. - Прощевайте православные, авось ещё свидимся! Пронеслась зычная команда, казаки развернулись и потекли с поля прочь. Пантелейка захлопал глазами. Как так? Куда же они? Бросили ироды! - А ить верно, вахлак энтот сказал, - вздохнул во всеуслышание Фрол. - За барей идём головы класть. - Какие баре, дурак? - секанул озлобевшим взглядом Прокоп. - Мы Отечество призваны защитить, ополченье народное, как в одна тыща шестьсот одиннадцатом! Иль скажешь, князь Пожарский с Козьмою Мининым, тож за баринов воевали? - Так энто когда было... - пробормотал растерявшийся Фрол. - А то и сейчас! - назидательно воздел палец Прокоп. - Когда Отечество в опасности, все обиды забудь, испокон веку так на Руси повелось! Голос старика утонул в тревожном рокоте барабанов и пронзительном пении флейт. По русским полкам прошла едва заметная дрожь. На другом конце поля появились шеренги солдат. Конные упряжки снимали орудия с передков. Походные колонны разворачивались и готовились к бою. Реяли на ветру сине-бело-красные стяги, с навершиями в виде хищных орлов. Хранцузы, - обмер Пантелейка и крепче сжал короткую пику, волосы на руках встали дыбом и покрылись гуськиной кожей, вдоль хребта пробежал холодок. Ополченцы осенялись крестным знамением, тихонько молились. - Бах! Бах! - батарея на пригорке окуталась клубами белого дыма. В ответ заговорили французские пушки. Над головой злобно вжикнуло ядро. Пантелейка присел по-заячьи, и тут же пристыжено встал. Французы били по центру русских позиций, туда, где щетинились штыками линейные полки. Пехота в синих мундирах вступила на золотое от соломы поле, надвигаясь неотвратимо и грозно. - Приготовиться к атаке! - зычный крик полковника подхватили унтер-офицеры. - В атаку, арш! - срывающимся тенорком заголосил подпрапорщик Измайлов, совсем ещё безусый шестнадцатилетний птенец. Выдернул шпагу, путаясь в перевязи и странной, дёрганной походкой, пошёл на врага. Он не оглядывался. Ополченцы застыли на миг, и пришли в слитное, порывистое движение. Первый шаг дался с трудом. Второй легче. Крепкие, мужицкие ноги, привыкшие к плугу, уверенно и мерно ступали в рыхлую землю. Захрустели под ногами черенья скошенной ржи. Издревле поле это было кормильцем, а теперь придавало им сил. Полыхнула и затрепетала белая хоругвь со святым Георгием Победоносцем. - Отче наш, Иже еси на небесях! - молитва понеслась впереди и загремела, подхваченная тысячью глоток. Заорал и Пантелейка, вытягивая торжественно: - Да святится име Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Во рту пересохло. Сердце рвалось из груди. Французы ближе и ближе. Пантелейка, за мелькающими впереди спинами, видел чужие, сосредоточенные, усатые лица. - Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим, Ополчение ускоряло свой ход. - и не введи нас в напасть, но избави нас от лукавого: яко твое есть царствие и сила и слава во веки. Аминь! Французы остановились под барабанную дробь. «Сейчас вдарят» - понял Пантелейка, испуганно жмурясь. Лишь бы успеть добежать. Осталась сотня саженей. Грянула ружейная трескотня, навстречу ополчению сыпанул рой рассерженных пуль. Мужик перед Пантелейкой споткнулся и упал. Понеслись крики раненых и умирающих. - Строй не ломать! - крикнул бледный как полотно подпрапорщик, его резко развернуло и опрокинуло, мундир на груди мок в брызгающей цевкой крови. Остекленевшие глаза, уставились в небеса. Повторный залп внес опустошение и сумятицу. Ополченцы сбились овечьей отарой и тут, из дымных клубов, вырвалась французская кавалерия. Земля пошла ходуном. Нестерпимо и кровожадно блестели поднятые клинки. Пантелейка попятился. Казалось ему, каждый всадник скачет именно по его грешную душу. Ополченцы дрогнули. - Бежим братцы! - истошный крик перекрыл нарастающий топот копыт. - Спасайси! Ратники повернулись и побежали, спотыкаясь, падая, и сбивая друг друга. Фрол, с обезумевшими, лезущими из орбит глазами, натолкнулся на Пантелейку, дёрнул за плечо и заорал прямо в лицо, разя чесноком и гнилыми зубами: - Тикай, едрить тя! Посекут всех чичас! Пантелейка вышел из ступора, бросил копьишко и рванулся, что было сил. «Не уйти, не уйти», - чёртом прыгала в голове страшная мысль. Кавалерия врезалась на полном скаку. Удар был страшен. Засвистели сабли и палаши. Падали люди. Пантелейка бежал, не оборачиваясь, спиной чувствуя скорую смерть. Французская конница увязала в мечущейся, воющей от страха толпе. Драгуны азартно гонялись за ополченцами, топтали конями