Тамара. Роман о царской России. Книга 1 - Ирина Владимировна Скарятина Страница 17

Однако я заклинаю тебя помнить об одном: наша маленькая Марина должна быть избавлена от твоего столь несправедливого гнева, ведь она никогда не делала ничего дурного и никоим образом не проявляла по отношению к тебе предательства. Только один раз она видела ту, другую, и то не по своей либо моей воле. О, моя дорогая, что мы можем теперь сделать? Как мы будем дальше жить вместе, если моя новая любовь встала между нами?"

В коротенькой записке, которую Михаил носил в нагрудном кармане до самой своей смерти, супруга ответила ему с неожиданным спокойствием и достоинством: "Друг мой, любовь имеет первостепенное значение, а потому давай будем следовать велениям любви. Она поддержит меня в моём одиночестве и, я молюсь о том, приведёт тебя к ещё бо́льшим вершинам".

В тот же вечер она приказала спешно упаковать её чемоданы и до восхода солнца, не попрощавшись с Михаилом, отбыла в Париж, взяв с собой Марину и мисс Харриет. Они уехали в той же запряжённой восьмёркой коней карете, в коей она и Михаил путешествовали в свой медовый месяц, случившийся шесть лет назад. Теперь же за ними в двух каретах поменьше следовали её личная горничная, шеф-повар и пара-тройка прочих слуг. Впереди сего каравана был пущен курьер, в обязанности которого входил выбор самых подходящих гостиниц, устройство для всех спальных мест и заказ наиболее приемлемой пищи. Примерно каждые четыре часа они с цоканьем въезжали в селение или город, чтобы поменять свои взмыленные упряжки на свежие, предусмотрительно и тщательно отобранные вездесущим Порфирием Степановичем – тем самым проворным и вечно исчезавшим посыльным.

Ночь за ночью они останавливались в придорожных отелях, временами настолько забитых, что там находилась лишь одна свободная кровать для Александры, тогда как мисс Харриет и Марина отдыхали либо на диванах, либо на креслах, что были составлены вместе, либо даже на перинах, кинутых на пол. А как-то в одной польской корчме Марину уложили на столе для бильярда, однако только после того, как постояльцы сыграли перед сном в "пирамиду". Тот случай, что, должно быть, обрадовал её и позабавил, она потом никогда не забывала, подробно и с наслаждением не раз смакуя анекдот о нём в последующие годы.

Приехав же в Париж, они остановились в знаменитом на весь мир "Отель де Франс", заняв там королевские апартаменты, для оплаты коих, по словам Александры, требовалось "продать свои глаза".

По ночам, совершенно не в силах заснуть и чувствуя себя ещё более несчастной, она расхаживала взад-вперёд по своей спальне, заламывая руки и рыдая в голос, в то время как Марина в своей детской, что находилась прямиком над нею, заслышав ужасающие звуки, старалась сразу же заткнуть пальцами уши, сжимаясь и дрожа под одеялом. Вот тогда она мне и послала по-детски жалобное краткое письмо, написанное большими и кривыми буквами, которое я здесь и привожу:

"Многоуважаемая и любимая Тётушка Наталья,

Пожалуйста, помогите нам. Будьте добры, приезжайте к нам. Маме так грустно. Она целый день бегает по городу, а потом всю ночь плачет. Она умрёт, если никто не поможет. Я знаю, что Бабушка не может оставить Дедушку, а у Тёти Аннетт родился ребёнок. И Папа больше не хочет нас видеть. Вы сможете к нам приехать? Пожалуйста, пожалуйста, дорогая Тётушка Наталья, спасите мою Маму. Низко кланяюсь и с уважением Вас обнимаю.

Ваша любящая племянница,

Марина"

В то время я ещё не вышла замуж, хотя уже была обручена с твоим двоюродным дедушкой Иваном. Я помню, как бросилась к своим родителям с письмом от бедной маленькой Марины и страшно умоляла их немедленно меня к ней отпустить. Конечно, они так и поступили. Итак, я отбыла в своей карете в сопровождении мадемуазель Жакье и парочки служанок, а наш проверенный немолодой курьер Порфирий Степанович, как водится, помчался на день раньше, чтобы готовить всё для будущих ночёвок.

Ситуация в Париже оказалась именно такой, как описала Марина. Днём Александра, измождённая и худая, бродила по магазинам, каталась верхом и посещала вечеринки, а по ночам мерила шагами свою спальню, рыдая и заламывая руки. Казалось, ничто из того, что я могла сказать и сделать, не было способно ей помочь. То было отчаянное положение, и одному Господу известно, чем бы всё это завершилось, как вдруг пришло известие, что Михаил умер в Санкт-Петербурге от пневмонии.

Мне не дано забыть, какой эффект произвела эта новость на Александру. Та словно бы освободилась от злых чар, терзавших её душу днём и ночью. Да, она опять была убита горем, однако в более привычном смысле. Исчезли отчуждение, и горечь, и унизительное чувство, что супруг смог променять её на вертихвостку. За краем гроба Михаил вновь стал её избранником, и мужем, и единственным мужчиной, которого она когда-либо любила. Теперь она опять, гордо вскинув взгляд, могла беседовать о нём, ведь больше не являлась покинутой женой, ненужной и нежеланной, а стала впредь вдовой – законной половиной, что носила его фамилию и стала матерью его ребёнка. И после смерти он был полностью прощён и навсегда остался лишь её "Мишелем".

Эта перемена, в свою очередь, повлияла и на её отношение к Марине. Вновь она называла ту "ма пети́т фи адорэ́" и нежно, как и ранее, дарила материнскую любовь единственному чаду. Однако её сердце было разбито, и, несомненно, она осознанно искала смерти. Примерно через месяц, в Христово воскресенье – был дивный, но прохладный день, к тому ж с коварным ветром – она, надев весеннее льняное платье, выбежала без пальто наружу … Спустя пять дней она тоже умерла от пневмонии. Её тело отправили в Москву и там похоронили рядом с мужем в Новодевичьем монастыре в его семейном склепе.

Я забрала Марину с собой в Санкт-Петербург, и, выйдя замуж, взяла её жить с нами. Она была чудесной девочкой, заботливой и нежной, хотя и пронёсшей сквозь всю свою жизнь отсвет глубокой печали. Однако иногда бывала взвинченной и нервной, а изредка случались вспышки гнева, но их она позднее научилась почти что идеально подавлять; лишь пара пятен рдела на щеках, если она злилась, но сие происходило крайне редко. И столь же редко говорила грубые слова, показывая ангельскую кротость. А повзрослев, невероятно расцвела и в восемнадцать обвенчалась с князем Всеволодом Стронским – твоим отцом, Тамара, являвшимся в то время гвардейским офицером, весёлым, обходительным и милым. Но это уж совсем иная драма,