Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн Страница 15

впрямь не слишком тревожусь из-за призраков, но на самом деле боюсь заблудиться. Ненавижу в одиночку ходить по аэродрому и пытаться что-нибудь тут найти. Все эти бараки Ниссена[14] выглядят совершенно одинаковыми. Господи, их же тут штук сорок! А рулежные дорожки и приангарные стоянки чуть не каждый день меняются. Я пыталась использовать в качестве ориентира самолеты, но они постоянно куда-то деваются.

Мэдди засмеялась.

– Я вчера пожалела этого Ганса, когда он заблудился, – призналась она, – хоть и знаю, что не надо бы. Но я слишком часто видела, как наши пилоты тоже плутают во время первых полетов над Пеннинами. Казалось бы, невозможно спутать Англию с Францией. Но кто знает, что творится в голове, когда всех твоих товарищей перестреляли и ты летишь на подбитом самолете. Может, это был первый полет паренька в Англию. Мне было его очень жалко.

– Да, и мне тоже, – тихонько сказала Королевна и допила остатки чая залпом, будто виски.

– Как все прошло на допросе? Тебе тяжело пришлось?

Королевна таинственно прищурилась.

– Неосторожные слова могут стоить жизней. Я поклялась ничего не рассказывать.

– Ох, – покраснела Мэдди, – конечно же. Извини.

Радистка выпрямилась. Посмотрела на свои уже небезупречные ногти, пожала плечами и провела ладонью по волосам, убеждаясь, что прическа по-прежнему в порядке. Потом встала, потянулась и зевнула.

– Спасибо, что поделилась со мной булочкой, – сказала она, улыбаясь.

– Спасибо, что поделилась своими страхами!

– А вот за тобой еще должок остался.

И тут завыла сирена воздушной тревоги.

Ормэ, 11.XI.43, Дж. Б.-С.

Не часть этой истории

Я должна записать, что случилось вчера вечером во время разбора моего отчета: уж очень забавно вышло.

Энгель раздраженно хлопнула по столу стопкой листков гостиничной бумаги с моими записями и сказала фон Линдену:

– Нужно приказать ей, чтобы изложила, как познакомилась с Бродатт. Все эти истории насчет первых операций с радаром – устаревшая чушь.

Фон Линден издал странный звук, как будто слегка дунул, чтобы затушить свечу. И Энгель, и я дружно уставились на него, словно у гауптштурмфюрера вдруг выросла пара рогов. (Это был смех. Губы фон Линдена не растянулись в улыбке – думаю, лицо у него сделано из гипса, – но он явно рассмеялся.)

– Фройляйн Энгель, вы не изучали литературу, – заметил он. – А эта англичанка изучала структуру построения романа. Она использовала интригу и намеки.

Любо-дорого, как вытаращилась на него Энгель! А я, конечно, не упустила случая продемонстрировать взыгравшую во мне гордость Уоллеса:

– Я не англичанка, невежественный немецкий ублюдок, я ШОТЛАНДКА.

Энгель дисциплинированно отвесила мне пощечину, заставляя замолчать, и сказала:

– Она пишет не роман, а показания.

– Но использует при этом литературные приемы и техники романа. И знакомство, которое вы упомянули, уже состоялось: вы посвятили последние полчаса чтению его описания.

Энгель принялась судорожно перекладывать листы, ища то, о чем сказал начальник.

– Разве вы не узнаете ее на этих страницах? – подсказал фон Линден. – Впрочем, возможно, и нет. Она распространяется о своих блестящих навыках и храбрости, которые ни разу нам не демонстрировала. Она и есть молодая женщина, называемая Королевна, радистка, которая помогает захватить самолет люфтваффе. Наша пленная английская шпионка…

– Шотландская!

Пощечина.

– В общем, наша пленница пока не расписала подробно обязанности радистки, которые исполняла на аэродроме в Мейдсенде.

Да, он хорош. Ни за что на свете не подумала бы, что гауптштурмфюрер СС Амадей фон Линден «изучал литературу». Даже если бы посвятила размышлениям о нем миллион лет.

Потом он захотел узнать, почему я решила писать о себе в третьем лице. Хотя, знаете, пока он не спросил, я даже не заметила, что так делаю.

Простой ответ заключается в следующем: потому что я рассказываю всю историю с точки зрения Мэдди, и ввести точку зрения другого персонажа было бы нелепо. Гораздо легче писать о себе в третьем лице, а не пытаться излагать события со своей колокольни. Так можно избежать возвращения всех мыслей и чувств, которые у меня когда-то были. Можно писать о себе поверхностно, принимая себя не всерьез или хотя бы не более всерьез, чем принимала меня Мэдди.

Но, как указал фон Линден, я даже имени своего не использовала, вот Энгель и не разобралась.

Есть и настоящий ответ.

Наверное, дело в том, что я больше не Королевна. Себе прежней я с удовольствием врезала бы по физиономии, стоит только подумать, какой ревностной, уверенной в своей праведности и вызывающе высокопарной я тогда была. Уверена, многие испытывали по отношению ко мне те же чувства.

А теперь я стала другой.

Впрочем, меня действительно называли Королевной. На базе у всех были дурацкие прозвища (точь-в-точь как в школе, помните?). Иногда меня называли Шотландкой, но чаще Королевной. Это из-за Марии Стюарт, королевы Шотландии, еще одного моего прославленного предка. Умерла она нелепо. Хотя все они умирали нелепо.

Сегодня у меня должна закончиться бумага. Пока мне дали еврейскую книжку рецептурных бланков, а со временем подыщут что-нибудь более приемлемое. Я раньше и не знала, что такие бланки вообще существуют. Наверху значится имя врача, Бенджамин Зильберберг, а внизу – желтая шестиконечная звезда и предупреждение, что по закону еврейский доктор имеет право выписывать лекарства только своим соплеменникам. Предположительно, Зильберберг больше не практикует (предположительно, его отправили в концлагерь), вот почему книжка оказалась в руках гестапо.

Рецептурный бланк!

1 Мой фюрер (нем.).

2 Партизаны маки (фр.).

3 Сопротивление (фр.).

Я сделала и менее злобный вариант:

Когда я писала это, то имела в виду обычный вечер выходного дня, но нарисовавшийся в голове сценарий навел на мысли про Мату Хари на задании. Интересно, Энгель жилось бы счастливее, будь она шпионкой, блестящей и смертоносной? Просто не могу примерить на нее другую роль, кроме роли Педантичной Гадины-служаки. К тому же уверена, что мрачные последствия провала миссии спецагента не покажутся желанными ни одной живой душе.

Меня подмывало выписать рецепты Уильяму Уоллесу, Марии Стюарт и Адольфу Гитлеру, но я не смогла придумать ничего настолько умного, чтобы не жалко было тратить бумагу попусту, учитывая неизбежность наказания.

А себе я бы в первую очередь прописала кофе. Потом – аспирин. У меня высокая температура. Это не столбняк (от него нам делали прививки), а, возможно, заражение крови; не думаю, что те булавки были такими уж чистыми. Одну из них я нашла только через некоторое время после того, как повытаскивала все остальные, и теперь место, где она