Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин Страница 13

– Могло быть хуже,  – мрачно добавил Васко.  – Когда следы стали пропадать, из трех превращаться в один, двоиться, разбредаться в стороны, петлять, я подумал: тут кроется что-то неладное.

– Мне казалось, будто кто-то наблюдал за нами – признался Леон.  – Почему они не напали?

– Не знаю.

– Надо было засветло повернуть назад, а мы заплутали в холмах. Ты уверен, что это наши следы?

– Они меньше ног туземцев.

– Мне чудится, будто мы здесь не одни.  – Леон боязливо огляделся по сторонам.  – Почему волки не подходят близко, кого боятся?

– Снег пахнет людьми,  – пояснил Васко,  – но где они?

– Ждут, когда обессилим.

– А ты думал, они выйдут встречать нас, женщин приведут?  – горько усмехнулся португалец.  – Ты зачем ищешь их?

– Сам знаешь…

– Тогда помалкивай.

– Страшно сидеть без оружия, ждать, когда великаны накинутся с дубинами.

– Значит, отдышался, отдохнул.

– Зябко.

– Сейчас пойдем, только еще чуть-чуть…

Теперь Гальего не хотел подниматься, тянул время.

– Нужно по звездам выбираться из лабиринта на восток,  – решил Леон,  – прямо к океану.

– Отсюда полдня пути до залива, а берегом неизвестно, сколько придется брести до кораблей,  – не согласился товарищ.  – Если к утру не вылезем из холмов – пойдем на солнце.

Они поднялись и побрели вдоль лощины по темневшей в снегу цепочке следов, держась дальше от холмов, опасаясь встречи с людьми, которых искали две недели. Хрустел примороженный снег, лязгали мешавшие движению доспехи, холодили плечи и грудь. Посреди бело-серой пустыни сумрачный блеск брони отпугивал великанов, превращал моряков в необыкновенных существ, сохранял жизнь. Хрустальный месяц повис над головой. От него или от звездочек – серебряных колокольчиков, а может быть, от изнеможения звенело в ушах. К звону примешивались шипение и свист, будто лопнул кожаный пузырь, и ветер шумит в снастях. Сквозь монотонный гул доносились редкие крики птиц, напуганных одинокими фигурами, вой хищников. На это не обращали внимания, словно прорывавшиеся сквозь шум в голове внешние звуки были из другого мира. Осталось одно – двигаться, медленно переставлять ноющие одеревеневшие ноги, теряющие чувствительность к морозу. В глазах рябило от бесконечного однообразия полей. Вершины холмов то приближались, то растворялись вдалеке. Темень преграждала путь, отступала назад, обнажала петляющую полоску их собственных следов. Моряки давно потеряли туземцев, блуждали в лабиринте.

Выбившись из сил, садились в сугроб, терли виски, хрипло дышали, молчали, не замечали алмазной красоты неба, пухового простора долин. С неимоверным напряжением заставляли себя подняться, понимали, что главные враги – холод и сон – подкрадываются все ближе. Поддерживая друг друга за плечи, упорно шли вперед, таранили пространство, следили за тем, чтобы не сбиться со следа, не потерять ниточку надежды.

Посреди ночи моряки спустились в низину, где наткнулись на вторую, затем на третью человеческие тропы. Они не сразу поняли, что нашли выход. Помутившееся сознание среди звериных следов выхватило отпечатки испанских сапог. Друзья чуть не лишились рассудка и закричали. Кого они звали на помощь? Осипнув, моряки убедились: здесь нет белых людей. Все же стало легче идти, надежда обрела зримые очертания. Равнина, на которой отдыхал отряд, лежала где-то неподалеку.

Когда впереди показались солдаты – темные точки на погребальном саване, матросы опустились в снег, безропотно покорились судьбе. Они не сомневались: вернулись великаны. Не было желания кричать, молиться, сопротивляться, бежать, спрятаться за холмом. Разве можно улететь по воздуху, не оставив предательских следов? Леон скинул шлем, повалился на спину, стиснул зубы, заскулил от злости и досады, как загнанный в подворотню пес. Васко отвернулся от надвигавшихся фигур, равнодушно поглядел на приятеля. Захотелось расстегнуть ремешки, скинуть мешавший дыханию нагрудник. Усталость и лень пересилили желание. Португалец нырнул в сугроб, прикрыл голову обмороженными руками. Он слышал, как успокоился Панкальдо, как отчаянно до боли в голове зазвенели колокольчики, шквалом налетел ветер, и все стихло. Васко потерял сознание.

Глава IV

Ремонт «Консепсьона»

Заканчивались подготовительные работы для ремонта судна. Разгруженный и наполовину разобранный корабль на лодках подтянули к берегу где плотники соорудили катки для вытаскивания его из воды. На грязном снегу перемешанном с песком и галькой сотнями ног, собралась у канатов почти вся флотилия. Только хворые лежали в трюмах, да вахтенные глазели с верхних палуб. Поредела эскадра, обносилась, завшивела.

Серый утренний свет розовел, сменялся ясным солнечным днем с легким морозцем. Вялый туман над гаванью заалел, попятился, обнажил спокойную поверхность залива с застывшими недвижно судами. Сонные крики птиц резали тишину.

Адмирал возложил руководство работами на нового капитана «Консепсьона» – Серрана и его помощника Карвальо – людей опытных, уважаемых моряками. А сам с Барбосой и Мескитой наблюдал поодаль, в окружении охотничьих псов, откормленных рыбой и звериным мясом. Эти верные помощники, засидевшиеся на палубах и голодавшие вместе с людьми, загоняли по снегу зайцев, коз, лисиц, кормили команды. Моряки берегли и любили их. По ночам собаки сторожили склады от вороватых гостей, отгоняли волков.

– Гуляешь, Санита?  – Фернандо потрепал по голове мохнатую суку – Жди приплода, Дуарте.

– Я тут причем?  – не понял шурин.

– Твоя собака, с «Виктории»,  – поглаживая довольную Саниту, сказал адмирал.  – Заберу у тебя половину щенков.

– Всех возьми,  – великодушно предложил Барбоса.  – Они гадят в трюме, а там без них грязи по колено.

– Знаю, Мендоса не следил за порядком,  – согласился Магеллан и зло добавил:  – Надо было скормить его псам! Они любят человечину.

– Казначею и так досталось…  – шурин невольно повернулся к лобному месту, где на шестах гнили изувеченные головы Кесады с Мендосой.  – Фу, гадость!  – поморщился он, словно почувствовал запах разлагающегося мяса.  – Может, снять?

– Пусть висят.

– Чего они медлят?  – вмешался в разговор Мескита.  – Время уходит, не успеем за день просушить.

– Не спеши,  – удержал Фернандо родственника, готового отправиться на помощь Серрану,  – капитан знает дело.

Голый корпус «Консепсьона» притянули к каткам. С палубы спустили толстые растительные тросы, концы вытащили на сушу. Боцманы расставили команды у канатов в четыре большие «сороконожки», веером расползавшиеся по пологому берегу. По знаку Акуриу, хозяина палубы «зачатников», гусеницы напряглись, потащили судно на катки.

– Раз – потянули! Два – потянули!  – скомандовал звонким голосом боцман. Канаты зашевелились, напружинились, корпус рывками двинулся вверх.  – Тяни – раз! Тяни – два!  – размахивал в такт рукой испанец.

– Перевернут, черти!  – испугался Мескита, заметив, как слегка наклонился вылезающий из воды корпус.

– Цыц!  – резко оборвал адмирал и случайно наступил на лапу Саниты.