Будь что будет - Жан-Мишель Генассия Страница 12

– Это невозможно! – воскликнула Мари. – С какой стати улыбаться тем, кто вас ненавидит, кто сознательно причиняет вам зло. Если кто-то хочет вас уничтожить, вы имеете право защищаться.

Святой отец сделал обходной маневр – вместо того чтобы отвечать заблудшей овечке, он спросил мнение Даниэля, Тома и Арлены по поводу этого краеугольного камня всех Евангелий. Те усомнились, А что делать, если война? Или если напали бандиты? Дискуссия зашла в тупик – в целом все трое согласились с принципом, что прощать лучше, но не хотели разногласий с Мари, и та обрушилась на них, Вы просто слюнтяи, прощение – для слабаков, которых бьют, потому что они это позволяют, а я всегда бью в ответ и горжусь этим. Она встала и покинула дом священника. Вечером она заявила родителям, что не желает тратить время на эти глупости, и ходить на катехизис больше не будет, и в церковь ногой не ступит, и про первое причастие тоже можно забыть. Арлена из солидарности последовала ее примеру, а Даниэль и Тома по-прежнему ходили к священнику, Вы не правы, девочки, тут не все однозначно, но довольно интересно. Правда, продолжали они по разным причинам – Тома нравилась магия религии, особенно ангелы, которые прячутся за облаками и смотрят, как мы копошимся на земле, помахивая нам сверху рукой, нравились и чудеса, это здорово, один взмах палочкой, и – оп! – волк превращается в ягненка, дурак становится умным. Жаль, с нами такого не случится.

Даниэль – единственный, кто безоглядно принял догму, его больше всего волновали святые мученики, которые не замечали боль, улыбались своим мучителям и спаслись своей надеждой, как если бы их защищала невидимая броня, делающая их нечувствительными к физическим страданиям. А может, это и есть вера? Защита, которая сопровождает каждый наш шаг и дает силы вытерпеть все невзгоды мира. Даниэлю нравилось спокойствие отца Гарнье, его миролюбивая улыбка; он думал, что ему тоже хотелось бы исполниться такой мягкости и силы, а для этого нужно скрупулезно следовать учению священника, тем более что ему нетрудно ступить на этот путь, поскольку он не видит разницы между предписаниями Церкви и правилами поведения в обществе, мораль одна и та же, а мораль – это то, чему должна подчиняться наша жизнь и что не дает нам уподобляться животным.

* * *

Вечером одного бесконечного дождливого дня Мари открыла свое призвание. Она держала в руках порванный розовый свитер из ангоры и побитый молью платок либерти[16], долго прикладывала их друг к другу, что-то искала, ей пришла в голову мысль соединить их, и она заново изобрела лоскутное шитье. Мари собирала старые столовые салфетки, банные полотенца, дырявые майки, непарные носки, старые отцовские галстуки, платья, которые мать ни разу не надевала, обивку ветхого кресла, забытого на чердаке, обрезки ткани, купленной в субботу на рынке в Динаре, и составляла декоративные композиции, которые все находили интересными. Конец ее творческому энтузиазму пришел в тот день, когда вечернее платье Жанны от Мадлен Вионне из черного шелкового тюля, инкрустированное стразами и жемчугом, стало драпировкой на ширме. Впервые в жизни Жанна повысила голос, требуя, чтобы дочь спрашивала разрешения, прежде чем рыться в ее вещах. Долгими часами Мари что-то резала, искала удачные сочетания. Я не могу объяснить, но какие-то цвета и формы совместимы, а какие-то – нет. Потом она сшивала, распарывала, сшивала заново, иногда накладывала композиции друг на друга. Вначале она создавала нечто вроде абстрактных картин, в которых узнавались фрагменты буколических пейзажей, уголки Изумрудного берега или части предметов, но быстро увлеклась, изобрела причудливые стеганые одеяла и настенные панно, накидки и шарфы, пледы и невиданные килты, ее шедевр – пальто-крылатка, такое толстое и яркое, что никто из мальчиков не хотел его носить, отговариваясь простым объяснением, Нет, спасибо, сегодня слишком тепло.

Создавать эти произведения – по-другому их не назовешь – Мари смогла только благодаря Ирен. И действительно, изящно соединить десятки кусочков ткани – то кривых и косых, то в виде звездочек, спиралей и прочих неожиданных форм, да еще разных текстур, – было бы невозможно вручную, не заработав судороги в пальцах, а потому Ирен села за свой «Зингер» из чугуна и кованого металла, способный пробить натуральную кожу, и ловко прострочила все с изнанки, чтобы швы не были заметны.

Изделия Мари находили естественный спрос, поскольку в июле и августе сплошные дни рождения: Даниэль и Арлена – 17 июля, Тома и Мари – 20 августа, Морис – 25-го, и за несколько дней до грядущей даты Мари в строжайшей тайне принималась за платок, галстук или шаль, вкладывая все сердце, – она помнила вкусы каждого, Я знаю, что твой любимый цвет зеленый, Даниэль, поэтому вот тебе лесной галстук. или Арлене, Для тебя я придумала шарф со всеми оттенками красного, как ты любишь. И они приходили в восторг, благодарили и хотя бы один раз надевали бесценный дар. Даже ее отец, не склонный к чудачествам, считал своим долгом повязать на день рождения поднесенный ему многоцветный галстук, Какая красота, дочка, спасибо.

На свой седьмой день рождения Мари потребовала, чтобы у них с Тома был один торт на двоих, Потому что мы близнецы. На следующий год Даниэль захотел того же для себя и Арлены, Потому что мы почти близнецы. Так с тех пор и повелось – Мари и Тома, Даниэль и Арлена вместе задували свечки на торте.

В последнее лето, которое они провели вместе, Морису пришла в голову несуразная мысль спросить у дочери, чем она собирается заняться, когда вырастет, будто и так не ясно, – он просто разомлел на дне рождения, а сам лишь хотел узнать, сколько детей она планирует. Мари взглянула на него, удивленная нелепым вопросом, Я стану заниматься тем же, чем и сегодня: прикладным искусством. А потом выйду замуж за Даниэля. Морис с минуту переваривал ответ, не зная, то ли отчитать дочь, то ли поинтересоваться мнением избранника. Арлена, сидящая рядом с Мари, не проронила ни слова. Он посмотрел на эту бледную малышку с ее живым умом и любознательностью и почувствовал, что обязан проявить доброту, А ты, Арлена, чем хочешь заниматься?

– Еще не знаю, чем-нибудь интересным.

– Ты ведь умная, окончишь школу в четырнадцать лет, пойдешь на курсы стенографии и выучишь английский, станешь секретаршей в дирекции, это отличная работа, и платят хорошо, правда?

– Наверное.

* * *

Жанну и Мориса Вирель приглашали повсюду, да