Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров Страница 11

— Слышь, волкодав. Видел, ножик у тебя нездешней работы. Откуда такой?

Епифан глядел спокойно и даже доброжелательно, но брат Гийом почувствовал себя неуютно.

— Выменял у заморских гостей, — ответил он, стараясь быть предельно спокойным, — там, на Двине, где аглицкие да галанские немцы торг ведут.

— Много взяли? — поинтересовался Епифан.

— Две дюжины соболиных шкурок.

— Во как. Так ты соболя промышляешь?

— Случалось. Я ведь не всегда богомольцем был. Это под старость пора о божеском думать.

— Верно, — согласился Епифан. Было видно, что ответ иезуита удовлетворил его любопытство.

К ним подошёл стражник, на чьих лыжах брата Гийома везли к обозу:

— Пришли. Господин Великий Новгород!

И он указал рукой вперёд. Там, вдалеке, у самого горизонта, едва различимые в морозном стоялом воздухе, словно вырастали из земли купала старинного храма Святой Софии.

Глава 3

В НОВГОРОДЕ

Новгород, зима 1571–1572 годов

Обоз подошёл к Новгороду в первой половине дня. Влекомые лошадьми тяжело гружённые сани легко скользили по вставшему Волхову. Местами неокрепший ещё лёд начинал потрескивать под полозьями, и тогда вожатые приостанавливали дровни и розвальни, пуская их через реку в других местах.

Брат Гийом знал, что обоз, с которым он пришёл в Новгород, привёз оружие и необработанные крицы[27]. Он был составлен в Каргополе из местных грузов и привезённого с устья Двины заморского товара — также преимущественно оружия. Каргопольские оружейники не справлялись с работой, поэтому воевода решил отправить в Новгород кричное железо — пусть на месте решают, что им больше нужно — сабли или бердыши, да сами и куют. Так раньше не делали, ведь крицы проще обработать сразу, пока они раскалённые, выковав из них что нужно. Но теперь другого выхода не было: болотной руды в Каргополе много, а печей кузнецких по нынешнему времени не хватает, вот и приходится везти в Новгород крицы, а не только лишь готовое оружие. Конечно, затратно это, надо будет на повторный нагрев истратить уйму угля, чтобы раскалить до состояния, когда можно выбить из них тяжёлым молотом шлак и всякое другое, что железу не нужно. Но тут уж ничего не поделаешь.

Два года назад царю Ивану донесли о готовящейся в Новгороде измене, и он отправил на расправу государевы полки, самолично возглавив их. Они учинили в городе такой погром, что не успевали закапывать тела замученных людей. Пытали всех, на кого падало малейшее подозрение, не разбираясь — муж перед тобой, баба или чадо. Сколько тогда убито народу — не знал никто. Царёвы люди сначала вели учёт, считая "лучших" людей, а потом забросили — руки не доходили!

Коадъютор усмехнулся: а ведь хорошо он тогда придумал! Некий Петрушка — никчёмный человечишко, драный кнутом за кражу на Новгородском торге солёной рыбы, крепко осерчал на купеческий город и по совету незнакомца, которым был он, Гийом, донёс царю Ивану, что новгородские бояре задумали перекинуться на сторону польского короля Сигизмунда. Что потом стало с глупым человеком — брат Гийом не знал. Да и какая разница? Своё дело он сделал, а на большее не способен[28].

Царя Ивана долго убеждать было не надо: Новгород издавна, помня о былых вольностях, стремился уйти из-под руки православного царя, выторговав у нового покровителя лучшие условия. И сейчас, когда идёт тяжёлая война, сделать это проще простого. Вот и отправились пятнадцать тысяч царёва войска усмирять настоящий или мнимый заговор. И проредили новгородское население настолько, что стал город почти беззащитен перед врагом внешним — поляками да литовцами. Поэтому и направил сюда каргопольский воевода обоз с оружием — чтобы было чем от латинян отбиваться. Людишек воинских, конечно, так быстро не набрать, но… пусть хотя бы так, чем никак.

Обоз остался позади. Завтра здешний воевода начнёт раздачу готового оружия местному немногочисленному гарнизону. Брат Гийом сердечно попрощался с Епифаном и первым делом, даже не заходя в Софию, направился к известному ему дому. Если бы Епифан или кто другой из обоза, знающий его, увязался следом, пришлось бы сначала идти в храм, чтобы подтвердить своё богомолье. Но у них сейчас и без того немало забот — надо же всех разместить, лошадям корму задать, да мало ли что ещё!

Брат Гийом, глядя по сторонам, шёл по новгородским улицам, наблюдая ожидаемое безлюдье. Доводилось бывать ему в Новгороде в прежние времена, и видел он, что население сократилось едва ли не вдвое. Если сейчас Сигизмунд[29] подойдёт к городу с добрым войском, овладеть Новгородом будет не очень трудно. Но нет — иезуит вздохнул — уж несколько лет в здешних краях буйствует чума, и поляки опасаются, что взятие Новгорода обойдётся им не менее тяжко, чем древнему царю Пирру его победы.

Иезуит не знал, остался ли нужный ему человек в живых после того погрома. Человек он состоятельный, такого могли ограбить, даже не разбирая, есть ли на нём вина. И даже не разбирая, доносил на него кто-то или нет. Коадъютор подошёл к дому. Добротное двухэтажное каменное строение выглядело нежилым. Но ворота оказались заперты — и это внушало надежду. Если бы дом разграбили, а хозяина утопили в Волхове, тут всё было бы нараспашку.

Иезуит подошёл к калитке и стал в неё стучать — сначала кулаком, потом, развернувшись — ногой, обутой в починенный в обозе валенный сапог. За воротами загавкал пёс. Его лай был густым, гулким, низким и размеренным. Словно он знал цену своему лаю и не собирался шуметь зря.

Коадъютор продолжал бить ногой в калитку, и грохот стоял такой, что где-то в соседнем доме тоже залилась лаем собака. Судя по всему, мелкая пакостная собачонка, чья ценность как сторожа заключалась лишь в обнаружении посторонних и в поднятии шума. Собачонка в исступлении заходилась лаем, время от времени переходя на вой и хрип. Она явно пыталась доказать хозяину, что тот недаром её кормит. Коадъютор даже заслушался, признавая за шавкой право на существование в качестве церковного набата, что извещает всех о приближение врагов. Даже не набата, а маленького такого, писклявого набатца.

За калиткой послышались шаги, но иезуит их сразу и не расслышал, внимая виртуозному визгу, на который в конце концов перешла соседская собака. Калитка резко отворилась, едва не ударив иезуита